МЭЙ ПЭНГ. ЛЮБИТЬ ДЖОНА. ЧАСТЬ ВТОРАЯ - (ОКОНЧАНИЕ)

Я не могла дождаться, когда пройдут эти две недели. С момента отъезда Джона отношение ко мне в нашем доме заметно изменилось. Я поняла, что меня принимали всего лишь как девчонку Джона. Без него меня стали просто не замечать. Один Мун находил время посидеть со мной не так, словно я была невидимкой или всего лишь какой-то шлюшкой, а как с товарищем.

Однажды,когда мы с Китом ехали в машине, он сказал: "Знаешь, Мэй, я рад, что ты с Джоном."

"Почему, Муни?"

"Потому что он стал снова таким, каким был в старые времена. Никто не мог поверить в то, как он вдруг покинул всех своих старых друзей. И было чудом видеть его снова дружелюбным, счастливым и снова с удовольствием работающим."

Это было чудо – чудо, которое непонятным образом исчезло. С каждым днем я все больше скучала по Джону, но в то же время без него я становилась более независимой. С ростом своей независимости я начала больше нравится себе. Все же я очень ждала звонка Джона. Я любила, и Джон был самым главным в моей жизни. В самом конце второй недели он позвонил. Хотя он должен был знать, что я всегда буду его, если он захочет меня, он был так неуверен в себе, что ему было необходимо во время телефонного разговора убедиться, что я по-прежнему неравнодушна к нему. Отказавшись от меня, Джон сам же и боялся, что я откажусь от него. Я почувствовала, что он нащупывает почву, изображая, на сколько возможно, бесстрастность и в то же время определяя,каково мое отношение к нему.

"Как ты провела день?" – начал он.

Я описала свой день. "А как ты?"

ОН рассказал мне об альбоме Гарри. В его голосе звучал энтузиазм. "Мне хотелось бы, чтобы ты послушала его", – сказал Джон, рассказав немного о записях в Нью-Йорке.

Мы поговорили еще несколько минут, а потом Джон вдруг спросил: "Ты слышишь стук в дверь? Мы с Гарри живем в одном номере, и он всегда забывает ключ. Он всегда так делает. Я не собираюсь отвечать, но он продолжает стучать". Стук становился все громче. НАконец Джон не вытерпел. "Не вешай трубку, я открою дверь." После перерыва, он, похоже, стал чувствовать себя неуютно и с трудом поддерживал разговор. Видимо один лишь вид Гарри испортил ему настроение. Немного поколебавшись, он сказал: "Я позвоню тебе завтра."

Джон позвонил на следующий вечер, и мы оба чувствовали себя свободней. Он стал рассказывать о предыдущих двух неделях, сказав, что Гарри снова споил его. Конечно же, Джон ничего не помнил о том, что происходило, когда он был пьян. Гарри же помнил все. На следующий вечер Джон, позвонив мне, сказал, что снова бросил пить. "Я просто устал все время сходить с ума." Затем он рассказал об инциденте накануне, который убедил его остановиться. Он попросил Пола Саймона и Арта Гарфанкеля пойти с ним в студию и поиграть вместе с ним и Гарри. Ко времени прихода Саймона и Гарфанкеля Джон был так пьян, что с трудом держал гитару.

"Пол и Арт пришли и начали оба выпендриваться, – рассказывал мне Джон. – Бог мой, как они были серьезны! Деннис провел их в студию, мы поздоровались, и я сказал: "Хотите полабать вместе?" – "Конечно". – Мы с Гарри начали, а Полу я сказал: "Я скажу тебе, когда надо вступать." И так мы играли и играли, а он все время вступал, когда не надо. И наконец я сказал ему, чтобы он перестал играть. Он слишком нетерпелив. Тогда Пол пошел в эту ебучую контрольную кабину и стал там околачиваться. Было видно, как он что-то бормочет себе под нос. Деннис потом сказал мне, что он был обижен тем, что его обоссали, и сказал: "Может, от и один из БИТЛЗ, зато я – Пол Саймон."

"Я вошел туда, потому что увидел, что Деннису немного не по себе, и Полу немного не по себе, и хотел сгладить неловкость – прочистить атмосферу, и я спросил его, что ему не нравится. Этот друган просто закипел от злости и сказал: "Мне плевать на ваши дела." Тогда я сказал ему, что он ебучее хамло!"

"Не может быть!" – воскликнула я.

"Но он в самом деле был ебучим хамлом."

"И что было потом?"

"Тут вошел Гарри, ни о чем не подозревая, и я рассказал ему, что произошло."

"И что же он сделал?"

"Гарри подхватил это дело и сказал им, чтобы они уебывали. Они поорали друг на друга, а потом Арт, который таращился на меня весь вечер, говорит: "Ну, спокойной ночи. Было очень мило." Они направились к двери. Пол все продолжал ругаться и орать. Я просто не мог в это поверить! Можешь представить себе эту сценку? Все эти люди только и могут, что ругаться. Просто невероятно!"

Джон, все еще раздраженный поведением Саймона, тем не менее отдавал себе отчет в том, что Пол Саймон, в отличие от большинства тех, кто контачил с Джоном, знал себе цену и не терпел дурного обращения с собой.

"Меня так утомило все это, что я тоже ушел. И сегодня я все еще чувствую усталость. Вот почему я больше не собираюсь пить."

На следующий вечер Джон снова позвонил. И так в течение полутора недель мы с ним часами разговаривали по телефону каждый вечер. Вовремя этих разговоров Джон проигрывал вещи из "Кошечек" – альбома Гарри – и мы обсуждали, как получилось микширование. Он также сказал, что виделся с Йоко.

"Как она?" – спросила я.

"Отлично. Раньше она сердилась, потому что ей не нравилось, как мы с Гарри вели себя в обществе. А сейчас все в порядке. Сейчас я веду себя наилучшим образом, потому что не хочу теперь, чтобы люди думали, что я не живу с ней, чтобы они не относились к ней сочувственно. Ты же знаешь ее самолюбие. Для нее возможно, чтобы люди знали, что я по-прежнему возле нее, хотя в действительности это не так. Ты же знаешь, как легко задеть ее чувства."

"Как ты выглядишь?" – спросил он.

"Мой загар становится темней. Я все темнею и темнею с каждым днем", – подразнила я его.

"Рад слышать. Хотелось бы мне увидеть этот загар."

"В самом деле?"

"Ты же знаешь. А как еще ты выглядишь?"

"Джон, ты знаешь, как я выгляжу."

Мы оба засмеялись.

К тому времени я уже перестала сердиться на него и была очень рада этим звонкам. На третью неделю Джон стал звонить сначала утром, а потом еще раз вечером. В конце четвертой недели (уже наступал июнь) он позвонил в семь утра и спросил, как у меня дела. Я ответила, что в этот день мы собирались устроить вечеринку по случаю дня рождения Мэла Эванса. Через несколько часов Джон снова позвонил и вдруг сказал: "Ты разве не хочешь приехать домой?"

"Конечно, хочу", – взволнованно сказала я.

"Я хочу, чтобы ты приехала домой. Выясни, когда ты сможешь это сделать. Желательно как можно скорей."

Я была в экстазе. Положив трубку, я собрала все свои вещи. Не известно, что ждало меня в Нью-Йорке, но что бы ни случилось, я решила, что смогу справиться с этим. Мне не терпелось убраться из Лос-Анджелеса и не терпелось увидеть Джона. Добравшись до аэропорта, я взяла билет на первый же самолет. Он прибывал в Нью-Йорк в полночь. До посадки я позвонила Джону и попросила, чтобы ему передали о времени моего прибытия.

В ту ночь, добравшись до отеля "Пьерре" в Нью-Йорке, я позвонила с телефона в приемной в номер Джона. Ответа не было. К тому времени я уже знала, что совсем не обязательно, что Джон будет меня ждать, когда я к нему приезжаю. Ничуть не удивленная и не рассерженная, я села ждать в холле. Через полчаса в дверях показался Гарри. На его руке висела красивая девчонка, и оба они были пьяные.

"Добрый вечер, мистер Нильсон", – сказал швейцар.

"Добрый вечер, мистер Нильсон", – сказал регистратор, когда Гарри подвалил к столу узнать, есть ли для него что-нибудь.

Тут Гарри заметил меня. "Мэй!" – закричал он и пустился в непристойных выражениях описывать всякие сексуальные штучки, которые он хотел проделать со мной.

Регистратор отвел глаза, то же самое – швейцар. "Где Джон?" – требовательно спросила я.

"Разве он не наверху?"

Гарри объяснил, что в номере две спальни, и, по его подозрению, Джон, который снова стал рано ложиться, спит в своей спальне, а телефон, вероятно, оставил в комнате Гарри. Мы поднялись. "Вот спальня Джона", – сказал Гарри, показывая пальцем на закрытую дверь. Я, нервничая, подошла к ней. Что если Джон там с другой? С Джоном все возможно, однако я постучала.

"Кто там?" – сонно спросил Джон.

"Это Мэй".

Он подбежал к двери и открыл ее. "Это ты, пидорасина, ты! А я думал, что ты только завтра приедешь." Он неверно понял, что я ему передавала, и думал, что я приезжаю завтра в полдень. "Иди сюда. Дай мне посмотреть на тебя." Джон включил свет. "Бог мой, как я рад, что ты здесь."

Он начал целовать меня, и это был один из таких моментов, когда наша обоюдная страсть затмевала все, момент, какого у меня не могло быть ни с кем другим.

На следующий день, выпив утром кофе, Джон наклонился и поцеловал меня. "На меня было слишком большое давление, – объяснил он, – так что я просто вынужден был уехать. Я не мог больше оставаться в Лос-Анджелесе. Это сводило меня с ума. Больше не хочу пить, потому что все смотрят на меня, как на безумца." Он схватил мою руку и взволнованно сказал: "нам нужно подыскать себе дом, потому что Джулиан собирается приехать ко мне, и ему надо будет пожить с нами. К тому же я готов записать альбом из своих новых вещей. Так что ебать этого Спектора, пока не найду его записи."

"Это просто чудесно!"

"Ты должна обещать мне, что не будешь подходить близко к Гарри", – продолжал он. Я увидела, как в его глазах промелькнула искорка ревности. Ему не нравилось даже то, что я провела всего двадцать минут наедине с Гарри прошлой ночью.

"Не беспокойся. Тебе ни к чему брать с меня такое обещание."

"Кроме того не отвечай на телефонные звонки. Когда я разговаривал с Йоко несколько дней назад, то сказал ей, что подумываю взять тебя назад, и хочу, чтобы ты вернулась домой. Она взглянула на меня и сказала: "Ты уверен в этом?" Я ответил: "Да", но не сказал, когда. Откуда мне было знать, что я позвоню тебе через десять минут после этого разговора?"

В первый раз я поняла, что это была идея Джона и только Джона – чтобы мы были вместе. На этот раз он действовал не по инструкции Йоко. На это ушел месяц, но Джон в конце концов решил, что он хочет быть со мной.

Это была самая лучшая новость из всех, что до сих пор меня ожидали.

Джон все еще встречался со своими юристами, и его позиция оставалась неизменной: "Я хочу все это уладить, но я должен узнать, что каждый хочет от меня и что я должен уступить. И я не хочу отдавать ничего из того, что мне принадлежит."

Слава Богу, он хотя бы покончил с "Пусси Кэтс". "В этот альбом я вложил душу, и это самое лучшее, что я мог сделать из того, что я чувствовал, когда записывал его."

Улыбнувшись, Джон добавил: "По правде сказать, мне это было нужно, чтобы подготовиться к записи своего собственного альбома."

Он потянулся за своей гитарой. "Хочешь послушать новые вещи, Фанг Йи?"

Джон вытащил стопку бумаги. На некоторых листах были нацарапаны фразы, на других - законченные тексты песен. Еще были листы с аккордами, обозначавшими мелодии, для которых у него не было текстов. Эти записи были основой нового альбома Джона, альбома, который он назовет "Стены и Мосты".

Джон работал инстинктивно. Песни рождались в его голове, когда он засыпал и во время сна. Лишь когда он закончил "Стены и Мосты", Джон понял, что сделал этот альбом для того, чтобы сказать Йоко о том, что произошло, сказать ей о своей боли и о печали, которую он чувствовал после того, как они расстались. Тогда он сказал мне: "Видимо мне хотелось, чтобы она знала, как я был напуган. Знаешь, как это бывает: большая любовь, и ты не веришь, что она кончится, а она кончается..." Джон сказал, что понял также, что написал этот альбом и для меня. "Я хотел сказать тебе о том удивлении, которое чувствуешь, когда проходит время и ты вдруг - невероятно - влюбляешься в кого-то еще."

Однако, когда он только еще решил сделать этот альбом, Джон ничего этого не осознавал. Он только сказал: "Я хочу вставить туда одну песню для Йоко и одну - для тебя." Моей песней была "Surprise Surprise" (Сюрприз, Сюрприз) - песня, которую Джон начал писать на следующий день после того, как у нас с ним впервые была близость. Джон сыграл ее для меня, внимательно глядя на меня, пока пел. "Я был слепым, она взорвала мой рассудок... Я люблю ее."

Закончив, он спросил: "Ну как, нравится?"

По моим щекам текли слезы. "Конечно, нравится."

"Правда?"

"Правда." Я обняла и поцеловала его.

"Джон..."

"Да?"

"Спасибо тебе. Большое спасибо. Эта песня - лучший подарок, какой я могла когда-либо получить от тебя."

Джону, похоже, было очень приятно. Потом он сыграл мне песню, написанную для Йоко - нежную балладу, которую он назвал "Благословляю Тебя".

"Как ты думаешь, ей понравится?" - спросил Джон, спев песню.

"Это прекрасная песня. Она полюбит ее."

Затем он пробежался по остальным песням, объясняя каждую перед тем, как сыграть. Одна из них - "Scared" (Боюсь) произвела на меня сильное впечатление.

Джон, похоже, точно понял о чем я думаю. "Знаешь, какую из своих старых песен я люблю больше всего? "Help!"." Он помолчал. "Когда-нибудь я хотел бы переделать "Help!". В том варианте, как мы ее играли, она не отражала истины." Джон хотел сделать более душевную, мягкую версию этой песни. Он был убежден, что такое исполнение "Help!" будет давать более эмоциональное воздействие. Джон хотел, чтобы люди переживали сильные эмоции, когда слушают его песни.

"Некоторые из этих песен столь же забойные, как и твои старые вещи, но ты также пишешь и очень нежно", - сказала я ему.

"Я просто хотел выразить свои чувства. Эти песни - о прошедших восьми месяцах. Они - о становлении."

Он посмотрел на меня, и я поняла, что он ждет моей реакции на все то, что я услышала. Его творческий всплеск просто ошеломил меня. "Ты снова стал уверенным в себе! - воскликнула я. Я слышу тебя в этих песнях. Джон, мне нравится то, что я слышу. Я очень счастлива."

Он положил гитару, притянул меня к себе и стал нежно целовать. Потом сказал: "Ты готова к работе?"

"Готова!"

Джон хотел начать записывать через две недели. Вместе с некоторыми нью-йоркскими музыкантами он хотел, чтобы в записи этого альбома приняли участие Джим Келтнер, Джесси Эд Дейвис, Клаус Форман и Ники Хопкинс из Лос-Анджелеса. Джон собирался работать в Рекорд Плант в Нью-Йорке и хотел, чтобы инженерами были Рой Сикала и Джимми Йовин. Он также хотел написать весь альбом до начала записей, чтобы можно было порепетировать с музыкантами до того, как они отправятся в студию. На этот раз он хотел сделать все, как положено!

Джон был, как никогда, исполнен энтузиазма. Мы назначили начало записей на 17 июня, что давало мне две недели на то, чтобы все организовать в студии, пока Джон дописывал вещи для своего альбома. Надо было нанимать музыкантов, и я решила сразу позвонить им.

Джон сказал мне проследить, чтобы каждый музыкант имел все необходимое. Он хотел, чтобы во время сессий была праздничная атмосфера. Он также сказал мне, чтобы я позволила всем привести с собой в Нью-Йорк своих жен или подруг. Ранее это не приветствовалось на записях Джона. Йоко как-то сказала: "Студия - то место, чтобы работать". Результатом этого афоризма явилось неофициальное правило, запрещавшее всем женщинам, исключая ее и меня, находиться в студии во время записей.

В течение двух часов я дозвонилась до всех музыкантов, с которыми Джон хотел работать. "Вот подождите, когда услышите эти песни, они вам очень понравятся. Джон сейчас пишет лучше, чем когда-либо."

Все были в восторге от такой новости. Эти музыканты любили Джона и его музыку и с нетерпением ждали начала. Все они активно включались в организацию их приезда в Нью-Йорк, и я чувствовала, что это было началом чудесного предприятия. Я заказала для них билеты, затем заказала часы работы в студии и сняла помещение для репетиций на два дня до начала записей. К тому времени, когда я закончилась, у меня от возбуждения кружилась голова.

Затем Джон взял телефон, позвонил Йоко и напрямик сказал ей, что я приехала. Позже этим днем она позвонила, и мы вежливо поговорили. Во время нашего разговора я поглядывала на Джона, который, скрестив ноги, сидел на кровати. Перед ним лежал его блокнот, и он играл на гитаре, время от времени останавливаясь, чтобы записать фразу или строку. Иногда он вскакивал, подходил ко мне и пел какой-нибудь припев, желая узнать мое мнение.

"Я уже много лет не писал так быстро, - возбужденно сказал он. - Давно я не был в такой хорошей форме."

Джон был так счастлив, что не терпел никаких помех. поэтому, несмотря на то, что Гарри все еще был в Нью-Йорке, он старался не тратить на него слишком много времени. Как-то утром он сказал мне: "До того как Гарри вернется в Лос-Анджелес, мы должны сходить в Эр-си-эй."

Когда Джон желал расстаться с каким-нибудь своим партнером, он хотел сначала выразить ему публично свою большую любовь и уважение. Он не мог допустить, чтобы кто-то, кого он любит, подумал о нем плохо. Несмотря на многие проблемы с "Пусси Кэтс", Джон гордился этой работой. Он считал, что это - лучшее, что он мог сделать при таких обстоятельствах. Ему хотелось хорошо расстаться с Гарри, и это привело его на последнюю встречу в Эр-си-эй, где Гарри вел переговоры о новом контракте на запись. Хорошо зная о своем обаянии и эффектности своих слов, когда он говорил без обиняков, Джон сказал: "Этот альбом - потрясная работа. Вы заполучили клевого артиста. Безумие терять его тогда, когда он может так работать."

Вскоре после этого Гарри уехал в Лос-Анджелес и позже позвонил из Калифорнии, чтобы сказать Джону, что новый контракт подписан.

После отъезда Гарри мы продолжили рьяную работу по подготовке к началу записей 17 июня. И вот всего за несколько дней до начала нашей работы на наше заседание в Рекорд Плант нагрянул Эл Коури, шеф филиала Кэпитол в Калифорнии.

"Я нашел их! - объявил он. - Вот они." Коури имел в виду записи Спектора, которые уже несколько месяцев, как пропали.

"Не может быть!" - воскликнул Джон.

Тем не менее они лежали перед ним. Изумленный Джон обвел их взглядом. "Я и не знал, что их так много. Не могу поверить." Потом он пожал плечами. "Придется отложить их, пока я не решу, что с ними делать."

Пять месяцев мы, как безумные, пытались найти эти записи у Спектора, а теперь оказались так заняты новым альбомом, что решили пока запереть их в сейфе Рекорд Плант.

В тот вечер, когда мы вернулись в отель, Джону из Лос-Анджелеса позвонил Ринго.

"Ты не поверишь, как хорошо все складывается", - сказал ему Джон. Ринго был в восторге. Однако он сказал Джону, что беспокоится о своем новом альбоме, продюсером которого будет Ричард Перри, сделавший чрезвычайно успешный альбом "Ринго" в 1973 году.

"Мне по зарез нужен новый материал", - сказал Ринго. Джон написал в тот раз для альбома "Ринго" песню-бестселлер "I'm The Grеatest" ("Я Самый Великий").

"Не беспокойся, старина, я посмотрю, что смогу сделать."

Закончив разговор, Джон сказал, что обирается послать Ринго "Спокойной ночи, Вена" - песню, которую держал для себя. "Когда мы будем в студии, я с группой сделаю демонстрационную запись этой песни для Ринго", - заявил он.

За исключением одной, все песни для нового альбома Джона были записаны. Джон решил использовать оркестровую аранжировку, которую сделал для "Надо Пересечь Много Рек" на альбоме Гарри. Он хотел написать к ней слова и вставить в свой новый альбом. У него были три первые слова для начала песни: "So long ago..." (Это было так давно...) и больше ничего. Это была последняя песня, которую Джону надо было закончить.

"Ты закончил "Это Было Давно"?" - спросила я.

Вещь все еще не была написана, и я знала, что Джону нужен толчок.

"Эта мелодия очень красива", - польстила я ему. Весь день я то и дело напоминала Джону, что с нетерпением жду, когда эта песня будет закончена.

Через один или два дня, когда Джон проснулся, он рассказал мне о том, какой видел сон.

"Там были две женщины. Они, как эхо, повторяли мое имя. Это было очень странно. Казалось, меня несет какой-то вихрь." Он начал писать в своем блокноте. Во сне он слышал снова "а, бавакава, пуссе", которые и записал в блокнот.

Через два дня Джон закончил свою песню-сон. "Я готов", - объявил он. Как он и обещал, весь материал был закончен ко времени первой репетиции.

* * *

В первый день Джон вошел в студию и поприветствовал Джима Келтнера, Джеси Эда Дейвиса, Кенни Ашера, Ники Хопкинса и Клауса Формана. Над альбомом должны были работать также гитарист Эдди Мотто и перкуссионист Артур Дженкинс. поздоровавшись со всеми, Джон сказал: "О'кей, сейчас пойдем работать, а потом устроим вечеринку." На этот раз не должно было быть никакой выпивки или сигарет с травкой. Джон вытащил тексты песен с проставленными на них аккордами, взял гитару и начал играть свои новые песни. Музыканты напряженно слушали. Было очевидно, что им нравится то, что они слышат. Когда Джон кончил, посыпались поздравления и похвалы.

Меня особенно интересовало, как все будут реагировать на "Боюсь", но никто, похоже, не прочувствовал эту песню так глубоко, как я. Музыкантов интересовала музыка, а не размышление над содержанием песен Джона. Все они очень хорошо знали Джона, но Джона-профессионала, Джона, который выходил из-под контроля, только когда был пьян. Они мало что знали о его глубинных переживаниях, о которых знала я. Все, что они хотели, - это сразу взяться за дело, что они и сделали.

Под руководством Джона музыканты занялись аранжировкой песен. Почти сразу они попали под музыкальный авторитет Джона, и это было просто сногсшибательно. Один раз, например, когда Кенни Ашер был за роялем, Джон остановил его. "Нет, нет, нет, - сказал он. - Не меняй мелодию." Кенни добавил одну восьмую к нотному рисунку Джона, и тот сразу же услышал это легкое изменение.

"Ну и слух у тебя, парень", - отметил Кенни.

Когда Кенни должен был сделать аранжировку для струнных, Джон просто напел ему струнную партию. Кенни подобрал ее, а потом внес свои предложения.

"Как хочешь, но звучать должно так, как слышу я", - сказал Джон.

К концу второго дня репетиций альбом полностью был обработан. На следующий день должны были начаться сессии.

По ночам, когда мы возвращались в отель после этих сессий, Джон то и дело говорил мне: "Фанг Йи, это будет самый быстрый, самый легкий альбом из всех, какие я делал. Просто удивительно."

В самом деле, дело двигалось так быстро, что во время одной из своих сессий Джон наскоро записал "Спокойной ночи, Вена" для Ринго. Я сразу же отправила эту ленту Ринго в Лос-Анджелес.

* * *

В конце июня музыканты, оставшиеся под большим впечатлением, разъехались по домам, а мы съехали из "Пьерре" и вернулись в мою квартиру. "Я хочу, чтобы Джулиан смог жить с нами, когда он приедет сюда. Так что, нам надо найти квартиру с комнатой для него. Я знаю, что тебе нравится это место, Фанг Йи. Мне - тоже, но сейчас надо найти квартиру побольше", - сказал Джон после того, как мы распаковали вещи.

С того времени, когда Джулиан после Нового Года вернулся домой, я приучила Джона звонить ему один или два раза в неделю. Джон не только принял тот факт, что у него есть сын, но также и получал удовольствие, разговаривая с ним, и убеждаясь, что Джулиан был вполне умным маленьким мужчиной.

* * *

В моей квартире было невозможно оставаться еще из-за того, что теплая летняя погода позволяла людям мотаться по улице день и ночь. Поклонники стали узнавать микроавтобус Джона, на котором мы ездили со времени моего возвращения в Нью-Йорк в начале июня, и толпились вокруг него. Когда мы выходили, эти фаны пытались вовлечь Джона в разговор. Он обычно обменивался парой слов с ними до того, как мы уезжали, и уверена, что никто из них не подозревал, как все это действовало Джону на нервы. Похоже было, что даже в Нью-Йорке ему невозможно уединиться.

Как-то в студии мы объявили, что ищем квартиру, и спросили, нет ли у кого-либо чего-нибудь на примете. Через несколько дней Эдди Джермано, в то время управлявший делами в Рекорд Плант, сказал нам, что в его доме сдается небольшая квартира с видом на Ист-Ривер.

"Это хорошая мысль. Надо посмотреть ее. По меньшей мере у нас будут друзья в этом доме." Джону нравилось также то, что у Эдди был сын такого же возраста, как Джулиан.

На следующий день, во время одного из своих звонков, Йоко объявила, что хочет нанести нам визит. Мы с Йоко больше почти не разговаривали, и я не могла представить себе, что она когда-либо придет в мою квартиру.

"Чего она хочет?"спросила я Джона.

Он пожал плечами и ничего не сказал.

Через час подкатил удлиненный лимузин, и из него вышла Йоко. Я нажала кнопку блокировки двери,и она вошла в дом. Поднявшись на третий этаж, Йоко подошла к моей двери, которую я открыла и сказала: "Привет, Йоко. Входи, пожалуйста." Она выглядела очень угрюмой.

"Привет, Йоко", - сказал Джон.

Йоко не ответила. Она посмотрела вокруг и нахмурилась. У нее было такое выражение лица, будто она входит в грязную общественную уборную. Она закурила "Кул" и зашагала взад и вперед, уйдя в свои мысли. Наконец села и уставилась на Джона, ничего не говоря. Мы с Джоном тоже уставились на нее.

"Джон, - мягко сказала она, - как ты можешь жить в этой мусорке?" Потом повернулась ко мне. "Мэй, ты что, вечно собираешься жить в этой мусорке?"

"По-моему, это прекрасная квартира", - ответила я.

Йоко выглядела опечаленной. "Ты собираешься жить здесь вечно. Ты что, не понимаешь, что есть места получше?"

"Ничуть не сомневаюсь", - ответил Джон.

"Я хочу, чтобы вы съехали отсюда. Мне больно видеть, что ты так живешь." У Йоко был обиженный вид.

"Мы можем сделать это, Йоко", - сказал Джон.

"Для тебя важно жить в комфорте. Я думаю, что вы хотели бы жить более комфортно."

"Мы хотим", - сказала я ей.

"Мне невыносимо, что вы живете некомфортно."

Джон промолчал, я тоже промолчала.

"Вы знаете, что всем нам будет лучше, если вы переедете."

Мы по-прежнему молчали.

"Не могу понять, как вы можете быть здесь счастливы."

Мы не отвечали.

"Это так просто, если уж вы решили найти место получше. Знаете что? - спросила она. - В Дакоте есть пустая квартира. Вы не хотели бы ее снять?"

"Есть квартира?" - спросил Джон.

Я постаралась сохранят невозмутимость, хотя и была в ужасе. Мысль о том, чтобы жить с Джоном в том же самом доме, что и Йоко, казалось мне дикой.

"Я выясню и позвоню тебе." Йоко посеяла семя, и я не знала, как на это ответит Джон.

Еще весь следующий час Йоко долбала нас обоих. Решив, наконец, что она убедила нас в том, что мы должны переехать, она сказала: "Теперь мне пора идти" и встала. Подойдя к двери, обернулась: "Знаешь, что?" - спросила она.

"Что?" - спросил Джон.

"Джон, я думаю, что ты будешь очень счастлив в большой квартире."

"Я не хочу жить в Дакоте", - резко сказала я, как только Джон закрыл дверь.

"Мне кажется, что она думает, будто я хочу выселить ее из Дакоты, чтобы мы могли поселиться там, - ответил Джон. - Просто смешно. Она бы не перенесла этого. Для нее важно жить в Дакоте. Ей нравится этот адрес, потому что это Первый дом на западной семьдесят второй улице. Ей нравится, что там живут знаменитости."

Он помолчал; я - тоже.

"Там есть квартира. Было бы забавно, если бы мы поселились в ней, а? Люди не знали бы, что и подумать."

"Мы можем поселиться в доме Эдди Джермано."

Джон поразмыслил пару минут. "Дакота - клевое местечко, но я всегда хотел жить возле реки."

* * *

Дом, где жил Джермано, был небольшим двенадцатиэтажным зданием прямо возле Ист-Ривер (Восточная Река) на Восточной пятьдесят торой улице. Эдди сказал нам, что эти апартаменты называют Тауэром (Башней). Это была очаровательная фешенебельная квартира на крыше небоскреба. Там была гостиная с камином, который топился дровами, маленькая кухня и небольшая, но вместительная спальня. Через стеклянные двери в гостиной можно было выйти на крошечную террасу с видом на реку. Окно в кухне открывалось на крышу. Поселившись, мы имели бы в своем распоряжении всю крышу.

Джон быстро прошелся по квартире. "Фанг Йи, кухня слишком мала", - заметил он.

В то утро Джон поднимал вопрос о квартире в Дакоте. Тауэр был более разумным вариантом, и я решительно стояла за него.

"Мы почти и не едим дома, - сказала я ему. - Этой кухни нам хватит. По-моему, это очень хорошая квартира."

"Тебе действительно нравится?" - снова спросил он.

"Очень нравится."

Джон повернулся к Эдди. "Какова рента?"

Рента составляла 800 долларов, что по сегодняшним меркам не много, однако в 1974 году это была весьма серьезная сумма для тех, кто старался придерживаться бюджета. Джон нахмурился.

"Давайте, я поговорю с владельцем дома, - сказал Джермано. - Мы с ним в очень хороших отношениях. Думаю, что можно будет снизить ренту." Эдди очень хотел, чтобы мы жили в этом доме.

В тот вечер в студии он сказал нам, что рента снижена до 750 долларов. "Берем", - сказал Джон, сияя от сделки в пятьдесят долларов.

Когда Эдди Джермано сказал ему, что в этом квартале живет Грета Гарбо, Джон был весьма заинтригован. "Я хотел бы увидеть ее, - сказал он. - Давай будем внимательны."

Встав на следующее утро, мы стали планировать наш переезд. Мы перебрали мои пожитки, решая, что взять с собой. Только теперь до меня дошло, что Джон всерьез хотел, чтобы я оставила свою квартиру и жила с ним в новой.

"Джон, нам надо поговорить", - тихо сказала я.

"В чем дело?"

"Мне страшно расставаться с этой квартирой. Это первая и единственная, какую я могла себе позволить."

"Послушай, Фанг Йи, мы с тобой вместе не первый день и уже жили в разных местах. А теперь нам пора жить в своем собственном. Так что, не беспокойся. Все будет нормально."

"Ты знаешь, я люблю тебя и хочу жить с тобой в нашей собственной квартире. Но я все равно нервничаю."

"Все будет хорошо. Разве до этого не было все хорошо?"

Было не только хорошо, было чудесно. Мы прожили месяц безо всяких инцидентов, а Джон, не привыкший в основном принимать решения сам, сам решал все и, похоже, был намерен продолжать в таком же духе. Он не пил, не ходил на поводу у Йоко и был, как никогда, любящим. Я не знала, что может случиться, но не хотела терять шанс. Я глубоко вздохнула, посмотрела на Джона и решила отбросить свои страхи и кинуться в этот омут. "Если ты готов, я готова", - сказала я, и мы, словно молодожены, занялись списком необходимых нам вещей.

"Как насчет кровати?" - спросил Джон.

Я взяла "Виллидж Войс" и полистала, остановившись на рекламе Локрафта, дорогого магазина, где продавались кровати. "Поехали", - сказал Джон. Мы взяли такси и поехали в центр к этому магазину. Обычно мы не долго раздумывали во время покупок, и к тому времени, когда служащие пришли в себя от изумления, что к ним зашел Джон, мы уже выбрали одну кровать и заплатили за нее кредитной карточкой Джона "Американ Экспресс". После обеда я с Джоном Хендриксом, личным ассистентом Йоко, съездила в Мейсиз и купила там матрас.

На следующий день мы с Джоном отправились в магазин Карлайл Кастом, где продавались диван-кровати, чтобы купить софу для Джулиана. Прохаживаясь по выставочному залу, Джон заметил коричневый бархатный диван и указал на него. Он был просто прелестным. Мы попробовали посидеть на нем - было очень удобно. Попробовали разложить - это было легко даже для ребенка.

"То, что надо", - сказал Джон, и мы купили его.

Наша новая гостиная казалась Джону слишком маленькой, и он хотел создать иллюзию большего пространства. "Надо повесить зеркала над камином", - сказал он. Джон Хендрикс нашел человека, который пошел в наше квартиру снять размеры для дымчатых зеркал, которые будет установлены позже.

Мы знали, что Рой Сикала может устроить нам через Рекордз Плант стерео-аппаратуру со скидкой в цене. Они с Джоном хотели поставить в квартире колонки "Атлек" высотой и шириной в один метр. Мы также достали через Роя телевизор.

"Слушай, мы же привезли из Титтенхерст Парка ковры. Они всегда валялись свернутыми, и как раз подходят сюда по размеру." Джон имел в виду несколько красивых ковров, белых и черных, которые соткали в Китае специально для его дома в Эскоте. Он позвонил Джону Хендриксу и попросил его найти эти ковры и доставить их. Когда он сказал об этом Йоко, та ответила, что это чудесная мысль.

Чуть позже Йоко позвонила и попросила позвать к телефону Джона. "Да ну... хорошенькое дело", - слышались слова Джона. Потом он бросил трубку. "Йоко боится, что ее обставляют, - сказал он. - Теперь она хочет эти ковры."

Джон и Йоко стали перезваниваться, обсуждая проблему ковров. Наконец Джон сказал: "Мы возьмем один белый, остальное пусть остается ей. Этого будет достаточно." Во время следующего звонка он твердо стоял на своем, и вопрос был решен.

Еще раз осмотрев нашу новую квартиру, Джон сказал: "Послушай, нам нужна отдельная комната для Джулиана. Мы будем спать в гостиной, а он сможет спать в другой комнате."

Мы постелили белый ковер в передней комнате и поставили там свою кровать. Джон перевез из Дакоты свое пианино, и мы также поставили его в этой комнате. Потом Рой прислал своего человека, и мы установили здесь же стерео-систему.

Когда привезли телевизор, мы поставили его перед кроватью. Потом мы купили два директорских стула и также поставили их в комнате. Поле того, как над камином были повешены зеркала, мы внесли в комнату Джулиана новый диван, и квартира, за исключением крыши, была меблирована.

Через некоторое время Джон затащил на крышу большое дерево. Оно выглядело там довольно одиноко и причудливо. "Это только начало, - сказал Джон. - Кто знает, что мы затащим на эту крышу до того как съедем отсюда."

Как-то вечером, когда Джон был в студии, я поехала навестить свою маму и рассказать ей об этом переезде. Она уже несколько месяцев знала о том, что я живу с Джоном, но воздерживалась от вопросов. Пока я рассказывала ей, она молчала, но было видно, что она нервничает. "Я не хочу, чтобы ты расстраивалась", - сказала я.

"Мэй, с тех пор, как ты не живешь со мной, ты принимаешь решения самостоятельно. Что тут скажешь?!" - ответила она.

"Я нервничаю, как и ты, - сказала я, - но я люблю этого человека."

Она посмотрела на меня, и было видно, что она озадачена. В ее мире мужчину не любили, а работали на него. "Я хотела бы, чтобы ты встретилась с Джоном", - сказала я. "Когда ты увидишь его, ты будешь лучше относиться ко всему этому." Мысль о том, чтобы встретиться с Джоном, похоже, взволновала ее. Она не могла и допустить, что, хотя ее дочь и живет с этим мужчиной, она может когда-нибудь познакомиться с таким знаменитым человеком, как Джон Леннон. Тем не менее она улыбнулась. "Мне хотелось бы встретиться с ним", - смущенно сказала она.

"Ну как?" - спросил Джон, когда я вернулась в студию.

"Немного нервничала, но все прошло отлично."

"Хорошо".

"Джон, мне было бы гораздо легче, если бы ты повидался с ней. Она тебе очень понравится. Она очень приятная женщина."

Волнение моей мамы относительно встречи с Джоном было сущим пустяком по сравнению с его страхом встретиться с ней.

"Я не могу. Я не могу. Я не хочу встречаться ни с чьей матерью."

"Все, что тебе нужно, это поздороваться с ней, и только."

"Не могу. Никак не могу." Потом он сказал, как бы объясняя: "Йоко не выносит своих родителей."

"Джон, есть большая разница между моей мамой, маленькой китайской женщиной, которая работала, не покладая рук, всю свою жизнь, и матерью Йоко, женой президента японского банка."

Джон не желал слушать и вопрос был закрыт - к моему большому сожалению.

Я постаралась как можно тактичней объяснить своей маме, что Джон не выносил семейного окружения из-за своего собственного детства. Я знала, что она не сможет понять, почему какой-то взрослый человек боится встретиться с ней. "Я понимаю, - мягко сказала она после моего объяснения. - Мне не хочется навязываться." Было видно, что она немного задета. "Я все же хотела бы, если можно, приносить вам какую-нибудь еду время от времени."

Мне казалось, что я поняла причины нежелания Джона встречаться с моей мамой, и постаралась объяснить ей, как могла. Тем не менее, в глубине души, хоть я и старалась не думать об этом, мне было обидно и досадно. Я была расстроена тем, что Джон мне мог быть любезен с моей мамой и мной и берег свои широкие жесты лишь для посторонних. Но поскольку я любила Джона и была с ним, я знала, что ничего хорошего это мне не даст - если я зациклюсь на его отказе.

Со времени нашего переезда, пару раз в неделю после работы, моя мама приходила в нашу квартиру с пакетами домашней китайской еды. Я открывала ей и встречала ее у двери. Мы стояли в проходе и разговаривали, а Джон скрывался внутри, ожидая, когда она уйдет. Закончив разговор, она вручала мне пакеты. Поскольку у нее было мало денег, я всегда предлагала заплатить за еду, но она не брала ни гроша. Я благодарила ее и целовала на прощание. Она возвращалась домой в испанский Гарлем к моему отцу, а я шла к Джону, которому не терпелось приняться за еду.

Когда наша квартира была почти полностью готова, и можно было переезжать, мы получили известие от Тони Кинга, который сказал нам, что возвращается в Штаты. Он планировал приехать в середине июля вместе с Элтоном Джоном на пароходе "Франция".

Джон был весьма возбужден. "Мне хочется скорее увидеться с Тони и Элтоном!" - воскликнул он. Немного позже ему пришла в голову одна мысль. "Будет отлично, если Джулиан поедет вместе с ними. Они смогут присматривать за ним на борту."

Я позвонила Тони, и ему понравилась мысль о том, чтобы сопровождать Джулиана в Штаты. Потом я позвонила Синтии и сказала ей о плане Джона.

Разговаривая с Синтией, он был чрезвычайно любезен. "О'кей... отлично... хорошо", - отвечал он, желая закончить разговор как можно скорее.

В следующий раз Джон разговаривал с Джулианом, и тот сказал ему, что Синтия собирается ехать вместе с ним. Джон был в ярости. Он рассчитывал, что Джулиан приедет один. Мне пришлось приложить все усилия, чтобы убедить его позволить Синтии сопровождать своего сына.

После нескольких телефонных звонков была достигнута договоренность о том, что, когда Синтия и Джулиан прибудут в Нью-Йорк, Джулиан будет жить с нами, а Синтия - у своих друзей.

Джон не хотел жить в нашей новой квартире, пока там не будет установлен телефон, и мы снова поселились на пару дней в "Пьерре".

Мне стало смешно. То, как мы жили, напоминало мыльную оперу, в которой мы все время собирали свои чемоданы и куда-нибудь переезжали.

Живя в "Пьерре", мы продолжали ходить в студию, где Джон работал над наложением вокала. В один вечер предстояло накладывать вокал в песне, которую Джон видел во сне "# 9 Dream", но вокальная группа не пришла. Джон специально хотел, чтобы были два мужских и два женских голоса. Он также хотел, чтобы один женский голос, как в его сне, периодически звал: "Джон... Джон..." Он хотел, чтобы роль этого духа исполняла я, но не хотел, чтобы я пела.

"Я могу подпевать", - сказала я ему.

"Мне не хочется, чтобы ты занималась этим."

"Это же не трудно, и ты знаешь, что я могу спеть. Дай мне попробовать."

"Нет."

Джон привлек одного мальчика и жену Роя Сикалы, Лори Бертон. Ему нужен был еще один женский голос. Он решил сам петь партию второго мужского голоса и, не найдя второго женского, в отчаянии сказал: "Фанг Йи, попробуй".

Мне было не трудно подпевать. Но когда настало время произносить "Джон... Джон...", огни от лампочек в кабине замерцали перед моими глазами, потому что мне было трудно произносить эти сексуальные, эротические зазывания, когда он смотрит на меня. Тем не менее Джон был доволен.

"Я же говорила, что ты можешь довериться мне", - сказала я.

"Ты была права." Он все еще, похоже, нервничал.

"Ты не должен беспокоиться обо мне, Джон, - сказала я ему. - Я не хочу делать сольную карьеру и выступать в Кенниз Каставейз."

Он засмеялся: "Ты всегда читаешь мои мысли."

Через три дня после того, как мы поселились в "Пьерре" и уже готовились оттуда съехать, приехали Синтия, Джулиан, Элтон и Тони. Увидев Синтию, Джон тихо сказал: "Привет, Син". Когда он увидел Джулиана, он крепко обнял его. Потом Джон обнялся с Элтоном и Тони.

У них была великолепная поездка через океан. "Джулиан был чудом, - сказал Джону Элтон. - Он ждал нас возле наших кают, сопровождал нас в столовую, всегда следя за тем, чтобы у нас были хорошие места во время всех мероприятий."

"Слушайте, ребята, у нас новая квартира и новый альбом." Джон положил руку на мое плечо. "С тех пор, как вы видели нас в последний раз, у нас было очень много дел." Он повернулся к Джулиану. "А у тебя будет своя собственная комната."

"Когда вы переезжаете?" - спросила Синтия.

"Завтра."

Она засмеялась. Синтия знала, что такое жизнь с Джоном. Все происходит мгновенно.

Мы пробыли в своей новой квартире всего час, когда зазвонил телефон. Первый звонок нам был от Пола МакКартни. В Лос-Анджелесе мы сказали Полу и Линде, что они всегда могут узнать наш номер, позвонив в Дакоту. Когда Пол узнал, что мы только что переехали, он захотел навестить нас. У МакКартни была какая-то сверхъестественная способность появляться, когда в нашей жизни происходило какое-то новое событие.

В тот вечер они пришли к нам. Джулиан уже много лет не видел Пола, и для него это был еще один сюрприз в добавление к новой квартире Джона. У десятилетнего Джулиана было много воспоминаний о своем детстве, когда он был сыном одного из БИТЛЗ, и он сказал Полу, что хорошо помнит, как они с его отцом играли вместе.

Джон с Полом поболтали о том, о сем. Как и в прошлый раз, их беседа была очень непринужденной. Они нравились друг другу, хотя, похоже, чувствовали некоторую неуверенность и зыбкость и старались изображать, что ничего такого между ними не было. Каждый, казалось, избегал говорить о чем-нибудь значительном, чтобы исключить всякие споры и не испортить этим возрождение добрых отношений, которые могли позволить им снова работать вместе.

Если в комнате, где находился Пол, был какой-нибудь музыкальный инструмент, его глаза автоматически то и дело устремлялись в его сторону. Разговаривая с Джоном, Пол, как всегда, не сводил глаз с его пианино. Наконец он не мог больше сдерживаться. Пол встал, пошел к пианино и стал играть и петь. Линда заулыбалась. Через несколько минут я увидела, что Джона это начинало раздражать, но он ничего не сказал и сохранял невозмутимую улыбку во время всего концерта Пола.

В течение всего вечера я замечала, что Линда наблюдает за мной. Я почувствовала, что она пытается определить, кто я такая и как сюда попала.

Пробыв два часа, Пол и Линда стали прощаться. "Давай снова видеться друг с другом", - сказал Пол.

"Давай", - ответил Джон.

Когда они ушли, мы налили себе по бокалу вина, выпили друг за друга и вышли на террасу, чтобы посидеть и посмотреть на звезды. Когда нас потянуло в сон, мы вернулись в комнату, разделись и легли в постель.

Мы были счастливы, как никогда.

На следующий вечер у нас был еще один гость - Мик Джэггер, который стал нам позванивать и спрашивать, можно ли ему зайти. Мы всегда были рады видеть его. Опрятно одетый и всегда с жуликоватым выражением лица, Мик обычно приносил с собой выпивку. Они с Джоном сидели вдвоем весь вечер, выпивая и отдыхая. Мик любил китайскую пищу, и в такие вечера я обычно звонила и заказывала наши любимые блюда. Потом, после ужина, Джон и Мик иногда играли на гитарах и немного пели, или же мы смотрели телевизор.

Визиты Мика проходили спокойно, однако я все время чувствовала какое-то беспокойство в отношении его. В любой момент он мог выкинуть что-нибудь эдакое, и все, в том числе и он сам, об этом знали. Мы с Джоном, любя, прозвали его "Фантом". Мы никогда не знали, когда он появится, сколько времени пробудет, когда позвонит снова и что в действительности скрывается за этими дьявольскими глазами и большими надутыми губами. Со временем я с ним подружилась, и он стал очень нравиться мне. Он был самостоятельным человеком и, казалось, наслаждался своим успехом и своей жизнью. Однако он всегда казался немного отдаленным, как актер, который с удовольствием играет роль, но в то же время помнит, что он играет, и наблюдает за своим собственным представлением.

На третий день к нам заскочили Элтон и Тони. Когда бы Элтон и Джон ни увиделись, они всегда пускались в сплетни об общих знакомых. Таким образом, перебрасываясь шуточками и остроумными замечаниями, они развлекались на протяжении часа.

Когда наконец они насмеялись вдоволь, Джон сыграл Элтону вещи из "Стен и Мостов". На Элтона это произвело большое впечатление.

"Мне хотелось бы, чтобы ты сделал что-нибудь на этом альбоме", - сказал Джон.

"Все, что угодно", - ответил Элтон.

"В какой вещи ты хотел бы сыграть?"

Подумав, Элтон сказал: "Whatever Gets You Thru The Night" (Чтобы не помогло тебе скоротать эту ночь).

"Она мне меньше всех нравится!" - фыркнул Джон.

"Это забойная вещь. Она может стать номером один", - сказал ему Тони.

Джон, однако, отнесся к этому скептически.

"Джон, в этой вещи мне есть, где развернуться", - объяснил Элтон.

Через несколько дней Элтон и Тони пришли в студию. Так же, как и Джон, Элтон работал быстро. Он еще раз послушал эту песню, а потом сел за рояль и начал мастерски подбирать партию. Джон внимательно следил за руками Элтона, пока тот играл."

"Хотелось бы мне играть так же быстро", - сказал он мне с искренним восхищением. После двух проб партия рояля была записана. Джон еще не сделал вокал, и было решено, что они споют вместе. Они очень легко подобрали двухголосие и пару раз спели вместе. Их дуэт придал песне какое-то заразительное чувство бесшабашности.

Закончив, Джон сказал мне: "Я хотел бы чтобы Элтон спел вторым голосом в "Surprise Surprise". Он знал, в каком восторге я буду, если Элтон примет участие в песне, которую Джон написал для меня.

"Давай сделаем", - сказал Элтон. Джон уже записал свой вокал, и Элтон понимал, что его второй голос должен в точности сочетаться тем, что поет Джон. После нескольких проб Элтон почувствовал некоторое разочарование. "У тебя какая-то специфическая манера", - сказал он Джону. Решив в точности подделаться под фразировку Джона, он сделал еще несколько проб, но безуспешно. Это только подзадорило его. В два ночи,после двухчасовой работы, Элтон совершенно выбился из сил.

"О'кей, Элтон, все отлично", - сказал Джон.

"Замечательно!" - Элтон повернулся и быстро ушел.

Хотя было невозможно добиться полного сочетания голосов, Джон с большим уважением отнесся к настойчивости Элтона и понял, почему тот так неожиданно вышел.

* * *

В течение тех дней я решила посвятить себя тому, чтобы сделать нашу квартиру уютным домом для Джона и Джулиана. Я достала поваренную книгу и в первое воскресенье, после нашего переезда, занялась ритуалом, который обожал Джон. я сделала воскресный английский завтрак для нас троих. Этот завтрак состоял из ветчины с яичницей, тушеных помидор, поджаренных бобов и жареного картофеля. Джон любил черный пудинг, и я нашла мясника, у которого был специальный сорт колбасы, и сделала его. Я также нашла газетный киоск, в котором были английские газеты, и заказала их доставку в нашу квартиру. После завтрака мы пили кофе и читали газеты.

Джон любил быть у воды, а у Джермано была лодка, стоявшая на якоре возле пляжа "Фруктовый сад" в Бронксе. Мы замечательно проводили наши уик-энды. По субботам, рано утром, Джон, Джулиан и я садились в лодку, отчаливали и просто тихо лежали на солнце, а лодка плыла по течению. После пикника, мы еще некоторое время отдыхали, а потом остаток дня купались. Мы все трое получали большое удовольствие от того, что просто были вместе, тихо бездельничая под летним солнцем.

По вечерам, когда мы записывались, мы всегда брали Джулиана с собой в студию. У него были летние каникулы, и, по нашему мнению, не было ничего страшного в том, что он задерживается в студии до одиннадцати или двенадцати, так как он мог отоспаться на следующий день. Он также мог вздремнуть в студии. Джулиан во время записей всюду следовал за Джоном, с благоговением наблюдая, как его отец работает над альбомом. Между делом Джон объяснял Джулиану всякие вещи, позволяя ему сидеть за пультом, чтобы тот мог работать с аппаратурой бок о бок с Джоном.

Как-то Джулиан практиковался на рабочем барабане, и Джон сказал инженерам включить запись. Потом пошел в студию и спел и сыграл "Йа, Йа" - старый шлягер, который он делал во времена ранних БИТЛЗ - в то время как Джулиан аккомпанировал ему.Позже,когда вышел альбом "Стены и Мосты", Джон преподнес Джулиану огромный сюрприз. Он сказал Джулиану, что то, что они тогда сыграли, включено этот альбом.

Джулиан был изумлен. "Зачем ты это сделал? - огорченно разинул он рот. - Если бы я знал, я сыграл бы лучше."

Джон был изумлен в свою очередь. Он повернулся ко мне и сказал: "Я думаю, он чертовски преуспеет в этом."

"Видишь, - ответила я, - он такой же пристрастный музыкант, как и ты."

Джон по-прежнему не хотел разговаривать с Синтией, и я поддерживала с ней связь сама. Она оказалась в одиночестве - ее друзей куда-то вызвали. Я чувствовала, что она одинока, но Синтия всегда была веселой со мной и ничего не требовала. Ей было очень приятно, что Джон вдруг заинтересовался Джулианом, и она решила ничем не провоцировать его.

Когда бы ни позвонила Йоко, Джон был радушным, но держался на расстоянии. Из их коротких разговоров Йоко узнала, что все шло отлично: альбом заканчивался в положенный срок, и всем, кто его слышал, он нравился; Джону очень нравилась новая квартира; он был в восторге от Джулиана; Синтия ничем не огорчила его; мы с Джоном были счастливы, как никогда, друг с другом. Затем Йоко вдруг решила поехать в сольное турне по Японии. Джона это не вдохновило. "Ты знаешь, сколько будет стоить тебе и твоей группе полет в Японию, жизнь в отелях и поездки по стране? Мы не сможем продать достаточного количества твоих пластинок, чтобы покрыть расходы на это турне."

Йоко была непреклонна. "В Японии обо мне очень хорошего мнения", - все время говорила она Джону, предполагая, что отказываясь оплатить ее турне, он не дает ей возможности продолжать карьеру, хотя сам активно действует. "Она получит ужасные отзывы в прессе, - говорил мне Джон. - Ей же будет хуже. Мне не хочется, чтобы она ехала."

Они стали сплошь и яростно названивать друг другу. Наконец, утомившись, Джон капитулировал. С этого момента у Йоко появилась причина звонить еще чаще, сообщая ему все подробности своего турне. Ее самой большой проблемой, похоже, было то, что Дейвид Спинозза отказался ехать с ней в Японию под предлогом того, что у него уже есть другие обязательства. Он пообещал ей, однако, что порепетирует с группой до их отъезда. Джон сказал ей, чтобы она наняла любого гитариста по своему выбору.

Я почувствовала опасность. Мне казалось, что, как бы Йоко не старалась все контролировать, ее жизнь была полна сюрпризов. Я была уверена, что для нее было сюрпризом, когда Джон сбежал со мной; потом я была уверена, что для нее было сюрпризом, когда Спинозза отказался ехать с ней в Японию. Сюрпризы только придавали ей еще больше отчаяния, а я знала, что ее отчаяние причиняло одно беспокойство.

В течение следующей недели было множество звонков в связи с ее турне, и я узнала от друзей, которые были близки и Спиноззе и другим членам группы Йоко, что этому гитаристу надоело высокомерное поведение Йоко по отношению к Джону. Сообщали, что Спинозза и Йоко постоянно спорили о том, как Джон и Йоко могут представлять себя всему миру как "пару мира и любви", когда Йоко так презрительно относится к Джону и все время высказывается, что Джон похож на ребенка, который сделает все, о чем его попросят. В конце концов благоразумный Спинозза отказался от турне.

Когда Йоко была в Японии, Джону позвонил Ринго и пригласил его в Лос-Анджелес помочь ему записать "Спокойной Ночи, Вена". Потом позвонил Тони Кинг и сказал нам, что Элтон собирается записывать свой новый альбом на Ранчо Кариба в Колорадо. Тони сказал Джону, что Элтон хочет сделать "Люси В Небесах С Алмазами" и намекнул, что он хотел бы, чтобы Джон спел вместе с ним в этой записи. Эти два приглашения воодушевили Джона.

"Я хотел бы помочь Ринго и Элтону и посмотреть Карибу", - сказал он мне. Джону было любопытно побывать в этой легендарной студии звукозаписи, где музыканты жили в прекрасном, изолированном помещении и могли полностью сосредоточиться на своей музыке.

Я покачала головой. "Я никогда не поеду снова в Лос-Анджелес."

"Почему?"

"Ты знаешь, как на меня действует это место."

"Но я должен это сделать для Ринго. Это займет всего несколько дней."

В действительности меня пугала мысль о том, что Джон может снова закуролесить, если начнет вести ночную жизнь в Лос-Анджелесе. Джону пришлось потрудиться, чтобы уговорить меня поехать. Он настойчиво повторял, что мы будем там только три дня и он не будет там ни пить, ни мотаться по городу. Я сказала ему, что если мы останемся на четвертый день, я уезжаю, с ним или без него.

Мы договорились, что поедем на три дня в Лос-Анджелес, потом слетаем на два-три дня в Карибу, а потом возвращаемся в Нью-Йорк. Я была обрадована, когда Джон согласился, чтобы Синтия и Джулиан поехали с нами в Лос-Анджелес.

Запись "Спокойной Ночи, Вена", песни, которую Джон написал для Ринго, прошла быстро и гладко. Джон дал совет продюсеру Ринго, Ричарду Перри, как должна быть сделана эта вещь, и Перри, под его руководством, мастерски провел эту сессию. Ринго был в восторге.

На следующий день в студии Ринго сказал: "Нам еще не хватает одной песни." Джон задумался и тут же сказал: "Я хотел сам сделать эту вещь, но отдам ее тебе." Он пошел в кабину вокалиста и спел и сыграл старый хит Плэттерз "Only You" (Только Ты). Ринго и Джим Келтнер аккомпанировали ему на барабанах. Он хотел замедлить темп этой песни, сделав ее более нежной и прочувствованной, чем у Плэттерз.

Ринго и Ричард Перри немедленно приступили к работе и в тот же день записали "Только Ты" в исполнении Ринго, и эта песня вошла в "горячую" десятку. Во время тех сессий Перри и Джон работали очень слаженно. Было видно, что Перри уступил лидерство Джону, чтобы доставить ему удовольствие. "Он держался наилучшим образом, - сказал мне Джон. - По-моему, он хочет быть моим продюсером."

Когда мы прослушали готовую запись, я убедилась, что в голосе Ринго буквально просачивался голос Джона и его версия "Только Ты" не была испорчена. Джон согласился со мной, и эта мысль долго сидела в его голове. Он даже сказал Мику Джэггеру: "Когда-нибудь я приду к Ричарду Перри и спрошу его: "А где моя версия той записи?" Джон был прав; его версия "Только Ты" существует до сих пор.

Через три дня, как и обещал Джон, мы собрались отправиться в Ранчо Кариба в Колорадо поработать с Элтоном. Когда Джон сказал Джулиану, что мы уезжаем, тот отказался ехать с нами. Было видно, что ему не хочется оставить Синтию одну. Мы с Джоном пробовали отговорить Джулиана, но он не хотел ехать. Я чувствовала, что ему надо передохнуть - все эти перелеты и все эти суперзвезды, похоже, утомили его, и он хотел побыть просто со своей мамой.

Как бы то ни было, мы вдвоем отправились в Карибу без него. Мы прилетели в Денвер, откуда должны были два часа ехать в горы на Ранчо. Вокруг нас был восхитительный пейзаж. Студия находилась в большой бревенчатой хижине, и исполнители жили тоже в бревенчатых домах, уставленных античной мебелью и красивыми медными четырехопорными кроватями. Эти дома были окружены горными потоками и озерами, а на одном краю ранчо стоял заброшенный город. Кариба была спокойным и красивым местом, и нам там очень понравилось. Из-за большой высоты, воздух был очень разреженным, и в первый день Джону было трудно дышать.

В тот вечер, распаковав свои вещи, мы пришли в студию к Элтону. Увидев друг друга, Джон и Элтон обнялись. Как всегда при встрече, они стали перебрасываться шуточками. Оба были в прекрасной форме, и все вокруг смеялись. Затем началась сессия, которой руководил продюсер Элтона, Гас Даджеон, одетый в стиле вестерн. Во время записи Джон предложил, чтобы в версии Элтона "Люси" был использован элемент рэгги, что и сделали. Сессия была долгой и мучительной. Все работали продуктивно, получая указания от Джона и Элтона и стараясь, чтобы запись получилась совершенной.

В конце сессии, когда мы отправились из студии в нашу хижину, была прекрасная летняя ночь. Воздух был чистым, и на небе мерцали звезды. "Я валяюсь", - театрально сказал Джон.

Тремя днями позже мы были в Нью-Йорке.

На следующее утро мы по телефону сообщили ряду знакомых, что вернулись из своей недельной поездки по студиям в Лос-Анджелесе и Колорадо. Днем я также позвонила в офис Эппл в Лондоне и узнала две странные вещи о Йоко. Мне сказали, что после турне по Японии она приехала в Лондон и, явившись в офис Эппл, попросила поменять ей йены на фунты. Эти деньги она получила от японских репортеров за свои интервью. Зная, что Джон отказался ограничить ее чрезмерные расходы, я удивилась, зачем ей надо было зарабатывать деньги на стороне. Потом мне сказали,что Йоко нанесла визит тете Джона, Мими Смит, которая вырастила Джона и к которой он относился с большой нежностью. Йоко сказала ей, что Джона собираются департировать из Штатов, что его жизнь будет разбита, что он живет с другой женщиной, на которой не женат, и что она, Йоко, единственный человек, способный спасти его. Миссис Смит в панике позвонила в Эппл.

Я видела, что Йоко пошла на отчаянные меры, а когда она действовала отчаянно, мне это трепало нервы. Я ничего не сказала Джону. В таких делах я знала, что, что бы я ни сделала, все кончалось не в мою пользу.

Остаток лета прошел в суматохе. Во время одного из своих звонков Йоко предложила Джону позвонить Аллену Клайну, с которым она только что разговаривала. Джон тут же позвонил Аллену - было довольно неприятно видеть, как быстро он отвечает на предложения Йоко, - и к моему изумлению я узнаю, что мы едем в Гамтон в гости к Аллену Клайну.

"Мы позабавимся, - сказал Джон. - Мне очень нравится Аллен."

Клайн оказался очень радушным хозяином и великолепным собеседником. Когда на следующий день он ушел из дома, Джон сказал: "Давай, дернем немного кислоты". Он уже несколько месяцев носил в своем бумажнике несколько таблеток Windowpane. Должно быть на моем лице отразилась паника.

"Не бойся. Тебе понравится. Это клево. До передачи Джонни Карсона у тебя все пройдет", - сказал он.

После обеда Джон сказал: "Давай сейчас глотнем. Я хочу, чтобы когда будет закат, мы с тобой были в улете." Мы растянулись на кровати в доме Клайна, и я должна сказать, что мне было очень страшно принимать наркотик. "Я позабочусь о тебе", - сказал Джон. Когда кислота дала эффект, я вдруг разразилась слезами. Джон тоже заплакал.

Мы то разговаривали, то плакали, и казалось, что это длится уже много часов. Потом у нас начались галлюцинации. Я сказала Джону, что вижу его, изменившим свою форму. Посмотрев наверх, мы увидели два треугольника: треугольник - Мэй и треугольник - Джон. Нам захотелось соединить эти треугольники. Когда мы поцеловались, треугольники подвинулись друг к другу, и мы очень обрадовались. Мы поцеловались еще и треугольники сблизились еще больше, добавив нам радости.

Мы скинули одежду и занялись любовью. Только тогда треугольники соединились полностью, и мы были в восторге. Казалось, что мы с Джоном занимались любовью до бесконечности. Я не могла поверить, что что-то могло бы сделать меня такой страстной. Все чувства были невероятно обостренными, и мы оба кричали в экстазе. Наконец мы откинулись на кровати, тяжело дыша. Потом, когда все стало проходить, мы оделись и пошли прогуляться по пляжу.

Песок сверкал разными цветами. Я посмотрела на луну, и мне показалось, что она поет мне. Все это было невероятно прекрасно.

Когда мы вернулись в дом. Джон включил телевизор, и мы услышали голос: "У микрофона Джонни!" Мы рассмеялись и в течение всего шоу Карсона поглядывали друг на друга и хихикали.

"Могу я принять еще?" - спросила я Джона.

"Тебе так понравилось?"

"Да"

Он покачал головой. Я даже подумала, что он сомневается, что у меня будет такой же эффект. У него больше не было таблеток, и мы просто повалились на кровать и, обнявшись, заснули.

* * *

Когда Джулиан и Синтия вернулись из Лос-Анджелеса, Синтия отправилась в отель, а Джулиан - к нам. Он пробыл с нами еще неделю, и мы водили его по городу. Потом пришло время возвращаться в Англию.

"Джулиан, ты приедешь ко мне снова на Рождество, - сказал Джон своему сыну перед отъездом, - и к тому времени ты будешь уже достаточно большим, чтобы приехать одному."

* * *

Однажды вечером в конце августа, я, выйдя из-под душа, услышала крик Джона: "Фанг Йи, иди сюда".

"Минуту", - ответила я.

"Скорей, Фанг Йи, скорей!" - закричал он.

Его голос звучал панически, и я побежала в гостиную. Увидев, что он, голый, стоит на террасе, я подбежала к нему.

"Что случилось?" - спросила я.

"Посмотри туда!" Он указал на небо. "Скажи, что ты видишь." Я посмотрела вверх и не поверила своим глазам. Там был какой-то объект в форме тарелки, окруженный мерцающими белыми огнями, скользящий по небу. Я была уверена, что это НЛО.

"Невероятно!" - воскликнула я.

"Ты видишь то же, что и я."

"Я была в изумлении, а потом стала смеяться.

"Над чем ты смеешься?" - спросил Джон.

"Представь, что они смотрят на нас. Они могут подумать, что все, кто живут на Ист-Сайде, выходят голыми на террасу по вечерам. Мы выглядим, как Адам и Ева."

Мы понаблюдали за объектом, который скользил по небу. Потом принесли из комнаты телескоп и поизучали его еще. "Сначала я не хотел звать тебя, - сказал Джон. - Боялся, что ты мне не поверишь. Я думал, мне вообще никто не поверит."

Мы пошли к телефону и позвонили Гарольду Сидеру и Эллиоту Минцу рассказать им об НЛО. Сидер отнесся скептически, а Эллиот, конечно, с интересом. Джон позвонил Бобу Груену, фотографу, много работавшему с ним, попросил его приехать и по телефону выяснить, видел ли кто-нибудь еще этот объект. Груен узнал, что были сообщения в местную полицию, а также в газеты. Это событие потом записали в официальные дневники по наблюдению за НЛО. На конверте альбома "Стены и Мосты" Джон написал: "23 августа 1974 года в 9 часов я видел НЛО. - Дж.Л."

Мы не могли наговориться об НЛО. "Я никогда не верила раньше в эти штуки, - сказала я. - Теперь я это видела и верю в это."

"Это было вполне реально", - сказал Джон.

Когда позвонила Йоко, Джон рассказал ей об этом космическом корабле.

"Что она сказала?" - спросила я, когда он отошел от телефона.

"Она расстроилась, что не видела его."

Йоко снова позвонила два или три раза, сокрушаясь, что пропустила такой случай.

В ту ночь мы продолжали говорить об этом в постели.

Перед тем, как заснуть, Джон тихо сказал: "Хотелось бы мне, чтобы он увез нас обоих отсюда."

Если бы так случилось на самом деле, это было бы намного лучше для нас обоих.

Прошло лето, и впереди была полная забот осень. Мы с Джоном обсудили все, что нам предстояло сделать. В конце сентября должен был выйти альбом "Стены и Мосты" и сингл из него "Что Бы Не Помогло Тебе Скоротать Эту Ночь", и Эл Коури, рекламный агент в Кэпитол Рекордз, хотел, чтобы Джон присутствовал на нескольких встречах по рекламе этого альбома. Затем Гарольд Сидер сообщил Джону, что переговоры по разделу Эппл подходят к концу. Он хотел, чтобы Джон пришел на несколько встреч со всеми юристами обсудить последние вопросы.

Гарольд также напомнил Джону об еще одной проблеме: вопрос об авторских правах издателя Морриса Леви. Для того, чтобы замять обвинение со стороны Леви в нарушении авторских прав в песне "Come Together" Джон обязался включить в свой следующий альбом три песни, опубликованные Леви. Когда достигалось это соглашение, ожидалось, что следующим будет альбом Спектора, как нельзя лучше подходивший для старых золотых хитов Леви. Но те записи были приостановлены, а "следующим" альбомом Джона оказался "Стены и Мосты". Джон очень серьезно воспринял дело Леви. Он был профессионалом и смотрел на тот факт, что 6не сдержал своего слова в сделке с Леви, как на непрофессионализм. Он решил исправить это лично.

Джон считал, что необходимо закончить альбом Спектора и включить туда три песни Леви.

Ленты Спектора лежали в хранилище Рекорд Плант с конца июня. Обычно Джон не выносил, когда какой-нибудь альбом оставался незаконченным, но тот альбом вызывал в нем такие скверные воспоминания, что ему не хотелось и видеть эти записи.

Я сказала ему, что мы должны прослушать их.

"Я не хочу их слушать", – ответил он.

Через одну или две недели он смягчился. "Давай послушаем их", – сказал он.

В тот вечер мы пошли в студию и прослушали девять из одиннадцати вещей, записанный Спектором в Лос-Анджелесе десять месяцев назад. (По договору Спектор взял две вещи себе.) Джон прослушал все смикшированные Спектором песни. Каждый раз он говорил: "Это все ужасно. Я должен испытывать ужас от того, что сделал это."

Похоже было, что Спектор включал на запись сразу все двадцать четыре дорожки, и ни одна из инструментальных партий не была достаточной чистой. Сквозь клавишные прослушивались гитары, а сквозь акустические гитары слышались электрогитары.

"Неужели нельзя повыкидывать что-нибудь из его "стены"?" – спросила я Джона, имея в виду технику записи Спектора.

Он нахмурился и стал снова слушать.

Закончив прослушивание, мы сидели в глубоком раздумье. Во-первых, музыка была ужасной, а, во-вторых, она напомнила нам о ночных кошмарах в Лос-Анджелесе. "Ну ладно, – сказал наконец Джон, – что было, то было. По крайней мере теперь я знаю, что мне надо делать."

Его разочарование еще больше усилилось выходом альбома "Кошечки" и предшествующим ему синглом "Надо Пересечь Много Рек". Сингл не разошелся, и это неизбежно уготавливало печальную участь и альбому. У Джона было много логических обоснований этой коммерческой неудачи, но он был так разочарован, что предпочел просто выкинуть все это из головы.

Через несколько дней позвонил Гарольд и сказал Джону, что договорился о встречи с Леви. Хотя его волновала эта встреча лицом к лицу с Леви, Джон был настроен уладить этот вопрос. Когда мы пришли на встречу, он откровенно объяснил, почем вышла задержка с "Рок-н-роллом". Теперь, когда "Стены и Мосты" закончен, заключил Джон, он намерен доделать альбом Спектора.

К облегчению Джона, встреча прошла гладко и быстро, и когда мы вернулись домой, он сказал мне, что в восхищении от Леви.

"Почему?" – спросила я.

"Оригинальная личность."

"Мне он показался просто бизнесменом."

"Он бизнесмен, но и оригинальная личность."

Через несколько дней позвонил Леви и назначил еще одну встречу. В течение сентября мы несколько раз виделись с ним. Встречи эти были неофициальными, и на них не было адвокатов, хотя в основном обсуждался материал, который Джон будет записывать, чтобы закончить альбом Спектора. Джон был так дружелюбен, что Леви должно было казаться, что он приобрел нового друга – легендарного Джона Леннона. Моррис сказал, что у него есть молочная ферма в северно части штата Нью-Йорк и он приглашает Джона с музыкантами приехать туда в октябре и порепетировать до того, как отправиться в студию. Джон охотно принял приглашение Леви.

Когда он сказал об этом Гарольду Сидеру, тот сказал: "По-моему, тебе не следует туда ехать". Он напомнил Джону, что по существу они с Леви противники и им не следует заводить дружбу, пока все их деловые вопросы не будут улажены и Леви не будет ничего иметь против Джона.

Джон проигнорировал совет Гарольда. Время от времени кто-нибудь овладевал его воображением так, что получал власть над Джоном, и Джон не слушал никаких советов. Как всегда непредсказуемо, Джоном овладело восхищение Моррисом Леви.

Я ничего не могла поделать с этим, и мне пришлось заняться организацией репетиций. Мы вызвали в Нью-Йорк Клауса Формана, Джима Келтнера и Джесси Эда Дейвиса, которые должны были присоединиться к Кенни Ашеру и гитаристу Эдди Мотто. Из Нью-Йорка группу должны были привезти на лимузинах на ферму Морриса Леви.

Музыканты были в таком же смущении, как и я. Они никак не ожидали, что в следующий раз будут играть с Джоном на молочной ферме, принадлежащей Моррису Леви.

* * *

Не удивительно, что днем Джон изрядно выматывался, и по вечерам мы отдыхали, встречаясь с друзьями. Пол и Линда, а также Мик продолжали заходить к нам. Мик, однако, всегда сначала звонил. Обычно они приходили с бутылочкой вина, и мы сидели вокруг столика, разговаривая о музыке и сплетничая об общих знакомых. Как-то Мик привел с собой Глина Джонса. Глин работал инженером у БИТЛЗ и Роллинг Стоунз.

Отведя меня в сторону, Мик, сверкая глазами, сказал: "Глин очень зол на Джона.

"Почему?" – спросила я.

"Из-за одного высказывания Джона."

Мы с Миком стали шептаться, и я засмеялась в предвкушении. Он умел подразнить. Потом я заметила, что Джон косится на нас. Когда какой-нибудь мужчина заговаривал со мной, он тут же начинал ревновать. Мик тоже заметил это и сказал вдруг:

"Глин, почему ты не скажешь Джону, что у тебя на душе?"

"В чем дело?" – спросил Джон.

"Он сердится на тебя."

"Что такое, Глин?" – Джон всегда беспокоился, когда кто-то сердился на него.

"Я стараюсь злится на тебя, но ты так любезен, что это нелегко", – ответил Глин. Потом он объяснил, что расстроен из-за того, что было сказано о нем в интервью "Леннон Вспоминает". Джон сказал тогда, что "Abbey Road", которая была вновь смикширована Глином, получилась паршивой по звучанию, и Глин, настоящий профессионал, был оскорблен этим замечанием Джона.

Джон же совершенно не помнил этих слов и очень смутился. Он объяснил: "Я тогда только что прошел примитивную терапию. Я просто выпускал пар. В том интервью вообще было много злости."

Глин уставился на него. Слова Джона задели его: он никак не ожидал, что Джон может не помнить своих слов, и не понимал, как это можно отмахнуться от сказанного, назвав это "просто выпусканием пара". Как и все, он верил всему, что говорил Джон на публике и относился к нему очень серьезно.

Джон несколько раз извинился перед Глином, и в конце концов дело замяли. Ни Мик, ни Глин ничего не сказали, но я видела, что они были искренне изумлены тем, что интервью Джона, оказавшие на многих такое влияние и которые они воспринимали как громогласную правду, были для него случаем выпустить пар, а потом забыть, что он сказал. Даже им пришлось принять во внимание разницу между Джоном-публичным мифом, который считался человеком необыкновенной правдивости и искренности, и Джоном – реальным человеком, который мог вести себя так же капризно, как и все мы.

Мы также снова стали встречаться с Тони Кингом и с Дейвидом Боуи, который горел желанием узнать мнение Джона о его многочисленных новых проектах.

* * *

Мик и Бианка провели лето и начало осени на побережье, остановившись в доме Энди Уорхола в Монтоке, и благодаря им, мы провели свой осенний отдых у океана.

Они приехали в город в конце сентября, чтобы присутствовать на открытии музея искусств Метрополитен. Перед открытием Мик позвонил и спросил, можно ли к нам заскочить. Он пришел в темном осеннем костюме и выглядел, как всегда, великолепно. Пробыв час, он собрался уходить и вдруг сказал: "Почему бы вам обоим не пойти с нами в музей. А потом мы все вместе поедем в Монток."

Джону понравилась идея поехать на побережье, но открытие музея его не привлекало. Мик стал трясти его за руку, уговаривая пойти. Джон упрямился, а Мик не отставал. "Ну ладно, поедем", – сказал наконец Джон.

"Что мне надеть?" – спросила я. Мик щелкнул по лацкану своего костюма. "Поедемте как есть", – сказал он.

Джон был в джинсах и тенниске, а я – в спортивном костюме.

Джон посмотрел на меня. Я знала, что если попросить его надеть что-нибудь более официальное, у него сразу пропадет желание идти. Поэтому я очень спокойно посмотрела на него и сказала: "Я готова, если ты идешь. Дай мне только положить кое-что в сумочку." Мы накинули свои одинаковые вельветовые куртки, я собрала сумку, и мы все пошли в лимузин Мика и поехали в отель за Бианкой. Когда Мик вышел из машины, чтобы позвать свою жену, Джон, который уже встречался с Бианкой, сказал: "Теперь ты наконец познакомишься с этой мифической женой." Я засмеялась. "Потом, когда мы будем в их доме, мы познакомимся с их мифическим ребенком", – добавил он. Никто из нас не видел дочь Мика, Джейд.

Через десять минут Мик вернулся с Бианкой. "Это Би", – сказал он. Бианка была элегантно одета в красивый черный костюм с двойной грудью. Она улыбнулась и поприветствовала нас, а потом молча уселась на заднем сиденье.

"Я хотел лететь в Монток на самолете, – сказал Мик, – и позвонил в аэропорт, но из-за сильного тумана не смог нанять самолета. Так что я решил пока держать лимузин и отправить его назад в Нью-Йорк после того, как он отвезет нас."

Открытие музея носило официальный характер, и у входа стоял контролер, собирающий приглашения, который остановил нас. "Извините, сэр, но я не могу вас впустить, вы не так одеты."

"Это Джон Леннон", – сказал Мик.

"Извините, не могу."

Джон собрался уходить, но Мик не мог допустить этого. Он стал убеждать охранника. "Как же вы можете прогнать Джона Леннона? Я не могу поверить, что вы не впустите Джона Леннона." Затем выступила вперед Бианка. Сначала она говорила очень обаятельно, потом очень твердо, а потом снова очаровательно. Ее решимость была внушающей, и охранник наконец сдался и впустил нас всех.

Музей был полон богатых, элегантных женщин, сопровождаемых мужчинами в строгих костюмах. НА втором этаже был устроен бар. Здесь Мик и Джон стали сплетничать о гостях, отмечая во что они одеты и как они выглядят. Тем временем Бианка расхаживала по музею, чрезвычайно спокойная и собранная. Хозяйничала на открытии Диана Фриланд, которая тепло приветствовала Бианку.

Среди гостей была Жаклин Онассис. Когда она заметила Джона, она улыбнулась и сказала: "Привет, как поживаешь?" – протянула руку. Потом Джон представил меня миссис Онассис, с которой я была рада официально познакомиться.

Я впервые была в таком экстраординарном обществе. Должна признать, что мне понравилось, и до этого я не думала о том, насколько неэлегантен мир рок-н-ролла. Это прикосновение к утонченности было мне очень приятно.

Где-то через час мы были готовы уходить. По дороге к побережью мы все сидели на заднем сидении лимузина, и я сидела между Джоном и Миком. В машине был бар, и Мик, который любил изображать хозяина, все время угощал нас вином. Сначала он поворачивался к Джону, и они обычно болтали что-нибудь о музыке. Когда тема была исчерпана, Мик поворачивался к Бианке. Поговорив с Бианкой, он снова поворачивался к Джону. Похоже, он прекрасно существовал в двух противоположных мирах и брал лучшее из них обоих.

Когда мы добрались до Монтока, было очень поздно. "Мы позвоним вам в конце недели, чтобы вы могли приехать и забрать мистера Леннона", – сказал Мик водителю до того, как отправить машину назад в Нью-Йорк. Затем мы последовали за Миком и Бианкой в дом Уорхола. Мы с Джоном здорово устали и, пожелав спокойной ночи, сразу отправились спать.

Утром мы осмотрели дом. Это был старый особняк на берегу океана, очень большой и какой-то громоздкий с виду, что нам с Джоном совсем не понравилось. У Джэггеров была своя домашняя хозяйка, а также няня для Джейд, и домохозяйка приготовила завтрак для Бианки во дворе. Мы присоединились к ней, и она представила нас Джейд, очаровательной маленькой девочке.

Мик, как и Джон, считал, что не следует фотографировать детей знаменитостей. По его мнению, это давало детям иллюзию того, что они необыкновенные только потому, что их родители знамениты. Они оба опасались, что это также может сделать детей идеальными кандидатами для похищения с целью шантажа. Вот почему почти не было публичных снимков Джейд.

Когда вышел Мик, девочка подбежала к отцу и обхватила его руками. Видно было, что она обожает Мика и любит дразнить его и играть с его волосами. Джон шепнул мне: "Какая славная девочка." Я была такого же мнения.

После завтрака Мик сказал: "Чем займемся?"

"А что ты предложишь?" – спросил Джон.

"Пойдем рыбачить!"

"Я с удовольствием, – согласилась Бианка. – Но сначала мне надо переодеться." Она встала и пошла в дом. Пока мы ждали ее возле машины, Мик все больше и больше терял терпение. Наконец он зарычал: "Что она там столько возится?" Бианка переодевалась сорок пять минут и появилась в костюме женщины-адмирала: желтые брюки, голубая фланелевая куртка, туфли на высокой резиновой платформе и капитанская фуражка на голове.

Мик ездил на взятой в прокат машине. Мы все запрыгнули в нее, подъехали к пирсу. Он меня не ускользнуло, что Мику было приятно предводительствовать. На пирсе стояли торговцы моллюсками. "Я люблю моллюсков!" – объявила Бианка, выйдя из машины, и купила себе тарелку. Тем временем Мик нанял рыбацкую шхуну. Она была изрядно побита, и ей управляла команда из четырех человек. Как только мы оказались на борту, я стала разговаривать с Джейд. Вдруг я увидела, что Бианка смотрит на нас. У нее был недовольный вид. "Джейд! Джейд!" – позвала она, побежав по палубе к дочери. Вдруг, споткнувшись, она упала и закричала от боли. Мы все побежали к ней, и Мик помог ей подняться. "Ты в порядке?" – спросил он.

"Ничего."

"Не похоже на ничего", – сказал Мик.

"Все будет нормально". Лицо Бианки корчилось от боли.

"Ты уверена, что будет нормально? – снова спросил Мик, – Может, тебе надо в больницу?"

"По-моему, я порвала связку в колене. У меня уже так было. Тут ничего не сделаешь." С бравым видом, она склонилась над перекладиной на борту плывущей шхуны. Мы все беспокоились за нее, но Бианка только отмахивалась от нас. Наконец она сказала: "Что мне нужно – так это шарф или платок, чтобы перевязать колено. У вас есть шарф?" Ни у кого из нас не было, и она, хромая, пошла поговорить с командой. Один из них снял платок со своей шеи, в который собирался пот, стекавший у него с лица. Бианка повязала его вокруг своего колена.

"Только моя жена могла найти платок, соответствующий по цвету", – отметил Мик.

Когда шхуна вошла в залив, Джон различил вдали дом, возвышавшийся на утесе. "Мне нравится этот дом! – воскликнул он. – Смотрите, он каменный. Я бы хотел жить в таком доме."

Он повернулся к капитану, который сказал ему: "По-моему, он свободен, я случайно узнал, что он продается."

"Я хотел бы посмотреть его", – ответил Джон.

Шхуна подошла ближе к дому. Маленький каменный коттедж походил на домик из сказки. Увидев его, я тоже, буквально, влюбилась в него.

После полудня мы порыбачили. Больше всех рыбы наловила Бианка. С гримасой боли на лице, она мастерски подсекала и, сматывая, каждый раз с ликованием вытаскивала рыбу. То и дело она вмешивалась в разговор Мика и Джона. "Да, Би, ты права, Би", – отвечал Мик. Таким образом он усмирял ее, не отвлекая свое внимание от Джона.

К вечеру, когда шхуна причалила к пирсу, Мик отвез Бианку домой – она сказала, что ей очень больно и она должна ехать домой, а потом он повез нас к тому каменному дому, который Джон увидел со шхуны. Ключ был у соседа, и он позволил нам войти. Мы вошли в гостиную, в которой был камин, топившийся дровами. Солнце как раз садилось, и комната была залита последней волной солнечного света. Там были также две маленькие, но уютные спальни и крохотная кухня. Кухонная утварь была старой, а деревянный пол – прогнившим. Тем не менее, дом вызывал какое-то чудесное ощущение. Сосед сказал нам, что есть еще проблема эрозии: море постепенно вымывает грунт, на основании которого стоит эта постройка.

"Интересно, сколько они просят", – сказал Джон. Дом продавался за 250 000 долларов. Он взял номер телефона агента по продаже недвижимости, и мы поехали назад. Ужин был готов, и нас ждал стол, накрытый на четверых. Бианка, однако. сказала, что не будет ужинать с нами. "Я слишком плохо чувствую себя, чтобы есть. Лучше пойду лягу."

"Ты уверена, что тебе не надо в больницу?" – спросил Мик.

"Нет." Бианка сморщилась от боли и посмотрела на Мика. "Все идет нормально. Спокойной ночи." Она, хромая, пошла в спальню.

После ужина мы втроем посидели за столом. Мик бренчал на гитаре, и они с Джоном выпили несколько бокалов. Было хорошо и уютно. Джон видел, что Мик много пьет. Джон в тот вечер пил мало. У нас был утомительный день, и Мик начал клевать носом. "Пойду посмотрю на Би, – сказал Джон. – Надо убедиться, что все нормально, прежде чем лечь спать." Он беспокоился, что пьяный Мик не сможет помочь Бианке, если ей плохо.

Когда Джон вышел из комнаты, Мик вдруг открыл глаза и плотоядно посмотрел на меня. "Какие у тебя красивые ноги, – проворковал он. – Я и не подозревал, что они такие длинные." Мик был такой обаятельный, кокетливый и озорной, что я хихикнула. Он тоже хихикнул. В этот момент он был Миком Джэггером, и мы оба знали это.

Когда Джон вернулся, он сказал нам, что Бианке хорошо. Было еще не поздно, но нам обоим хотелось спать, и мы отправились в постель.

Я решила сразу заснуть, а Джону хотелось почитать перед сном (он читал историю крестовых походов). Я уже начинала отключаться, когда он сказал: "Знаешь, мне очень нравится этот дом. Нам надо попросить Гарольда заняться им." Потом он спросил: "А ты точно сможешь управляться в такой кухне?"

"Мне все нравится в этом доме", – ответила я.

Чуть погодя, он посмотрел на меня. "Бианка в точности как Йоко, – сказал он. – Она хочет, чтобы всё внимание уделялось ей, и она всегда находит способ добиться этого."

Через несколько минут мы услышали, как к дому подъехала машина. Огни ее фонарей залили светом нашу спальню.

"Может, это Кит", – сказал Джон.

"Зачем Кит будет так поздно приезжать?"

В этот момент раздался стук в дверь. "Джон, – раздался голос Мика, – у меня нет наличных. Не можешь дать мне взаймы? Это полиция."

Джон открыл дверь. Мик сильно нервничал, и у него был расстроенный вид. Джон дал ему всю нашу наличность -сто долларов. Мик взял деньги и ушел. Потом мы услышали голоса в доме.

Я встала и выглянула в окно. Все, что я смогла увидеть в темноте, – это три автомобиля, стоящие на подъезде к дому. На крыше каждого из ни горели мигалки. Потом я увидела, как из дома сопровождении полиции вышли Мик и Бианка. Джон запаниковал.

Для него полиция означала облаву, и ему не улыбалась мысль, что мы вдвоем будем лежать в постели, беспомощные и беззащитные, в то время как полиция ворвется в комнату. Это напомнило ему 1968 год, когда была устроена облава на них с Йоко. Его тогда осудили за хранение марихуаны, что стало причиной его продолжающихся проблем с иммиграционными службами Соединенных Штатов.

Вскоре зазвонил телефон. "Возьми трубку", – сказал Джон. Я встала и подошла к телефону. Это был Мик: "Все нормально", – сказал он мне. По голосу он был очень пьян. "Когда мы все сидели в гостиной, Бианка позвонила в больницу, и они прислали эту ебучую полицию, скорую и ебучую пожарную машину.Сейчас мы в больницу, и ей латают колено."

Я положила трубку и рассказала Джону. "Почему она не сказала ему, что позвонила? – сказал он. – Не выношу такие сюрпризы." До того, как я снова легла спать, он сказал: "Видишь, она совсем как Йоко".

С таким сравнением можно было согласиться. Однако днем я заметила, что когда Бианка начинала приставать к Мику, он успокаивал ее, но не поддавался на ее игры. Он всегда был сам по себе. Один Джон среагировал на театральный прием Бианки и пошел в ее спальню узнать, в порядке ли она.

На следующее утро Бианка вышла к завтраку с костылем. После завтрака она заменила его тростью и все утро так и ходила: то с костылем, то с тростью.

Приехали с визитом Джон Филлипс и Женевьева Уэйт. "Тут уже толпы собираются", – сказал мне Джон.

Мы вызвали лимузин, чтобы нас отвезли назад в Нью-Йорк.

Утром Джон позвонил Гарольду Сидеру и попросил его связаться с агентом по недвижимости в Монтоке.

"Следующее лето будет еще лучше, чем это, – сказал он мне, отойдя от телефона. – Следующим летом у нас будет свой ебучий дом."

* * *

Через несколько дней после нашего возвращения из Монтока Мик и Чарли Уоттс пригласили нас на вечеринку в квартире Бада Праегера. Праегер был мэнеджером рок-групп. Через некоторое время после того, 4как мы пришли туда, я увидела, как Джон с какой-то девицей прошел в ванную. Я не стала пускать дело на самотек и подойдя к ванной, забарабанила в дверь. Джон открыл и трусовато посмотрел на меня. Потом он объяснил, что эта девица предложила ему кокаин.

На следующий вечер он решил сходить к Йоко. Через час после его ухода зазвонил телефон. "Послушай, Мэй, – сказала Йоко, – Джон плохо себя чувствует. Это все его нервы. Ты же знаешь, каким он бывает нервным. Он слишком плох, чтобы ехать домой. Я оставлю его на ночь и отправлю домой утром." Мне это не понравилось, но делать было нечего.когда утром Джон пришел, я спросила: "Как ты себя чувствуешь?"

"Лучше, – ответил он. – Лучше." Это все, что он мог сказать о своей ночи с Йоко.

Через несколько дней рано утром после звонка Тони Кинга Джон куда-то ушел. Когда он вернулся, у него был смущенный вид. "Фанг Йи, я должен поговорить с тобой", – сказал он. Мы сели рядом. "В тот вечер, после того как я на вечеринке познакомился с той подругой, я встретился с ней."

"А я думала, ты был у Йоко."

"Я позвонил Йоко и уговорил ее соврать тебе."

Я была огорчена поведением Джона и озадачена поступком Йоко. Зачем она прикрывала Джона? Может, она что-то задумала?

"Я водил эту девицу в Боттом Лайн, и ебучие фотографы сняли нас. Сегодня этот снимок в утренних газетах, которые идут в розницу. Я бегал по всему городу, пытаясь скупить все экземпляры, чтобы ты не увидела его, но без толку. Так что мне пришлось рассказать тебе."

Я свирепо посмотрела на Джона. Он соврал мне, Йоко соврала мне, и вот снова Джон не смог позаботиться о том, чтобы не поставить меня в дурацкое положение перед обществом. Хоть я и была расстроена, но все же не так. Уже четыре месяца между нами не было и тени недоразумений, и этот инцидент – как бы неприятен он ни был – все же был совсем не то, что чудовищные пьяные буйства в Калифорнии и когда он чуть не задушил меня в источнике в Палм Спрингз. "Я не ебал ту подругу, – сказал Джон. – В самом деле." "Дело не в том, что ты делал с ней или что ты позволял ей делать с собой, Джон. Дело в том, что ты соврал мне." "Я люблю тебя. Это меня пугает. Это так меня пугает, что я должен был что-то сделать. Когда все идет хорошо, мне нужно что-тол сделать. Теперь я это сделал, и все кончено."

Вновь мне было напомнено, что чем лучше шли дела, тем больше было шансов для какой-нибудь неприятности. Я вспомнила, как в Калифорнии Джон попросил меня уехать, потому что мы стали слишком близки. То, что Джон так боялся близости, ужаснуло меня.

Он обнял меня и попросил простить его. "Я не хочу, чтобы ты снова причинял мне боль", – сказала я. "Я постараюсь. Постараюсь."

Потом позвонила эта девица. Джон отказывался говорить с ней, и она продолжала названивать. Я поднесла ему телефон. "Твоя подруга звонит", – сказала я. Он взял трубку и заорал в микрофон: "Я не хочу с ней разговаривать и не хочу ее видеть", после чего бросил трубку.

Позже позвонила Йоко. "Джон сказал, что попросил тебя соврать мне и ты..." – начала я.

"Слушай, Мэй, – перебила она, – так было лучше для тебя."

"В каком смысле?"

Слова Йоко ошеломили меня.

"Ты знаешь, что Джон дал той девице номер вашего телефона? Зачем он это сделал? У него на это должна была быть причина. Если бы ему было на нее наплевать, он не дал бы ей телефон."

"Я не знаю, зачем Джон дал ей номер."

"Затем, что он собирался избавиться от тебя и взять ее на твое место – вот почему." Я была поражена. "Знаешь, что мне пришлось сделать? Мне пришлось уговорить его остаться с тобой. Это было очень трудно, но я уговорила его. Так что, если мне и пришлось немного соврать, так это было для твоей пользы. Мэй, знай, что ты должна доверять мне. Верь мне."

Я посмотрела на телефон, потом на Джона. В тот момент я не знала, кому верить. Вдруг меня захлестнули все мои старые дурные предчувствия, и я почувствовала себя в ловушке. Как бы хорошо ни было у нас с Джоном, все время мне приподносились сюрпризы – гадкие сюрпризы. Я снова почувствовала себя, словно я под водой и не знаю, когда Джон и Йоко вытащат пробку. Джон улыбнулся мне. Единственным моим ощущением в тот момент был леденящий страх.

Мы были вместе уже четырнадцать месяцев, и скоро приближались наши дни рождения. 9 октября Джону исполнялось тридцать четыре, а 24 октября – мне двадцать четыре. Джону нравилось звучание ситара, и мы с Джимми Йовином шатались по магазинам, где продавались подержанные гитары, пока, наконец, не нашли старый ситар-гитару, модель, которую больше не производили. Мне сделали планку с надписью "Со всей моей любовью", и я прикрепила ее к задней стенке инструмента. Джон любил шоколад, и я купила ему еще дорогой шоколадный торт у его любимого кондитера Вильяма Гринберга-младшего.

На следующий день после его дня рождения, когда Йоко позвонила, она сказала: "Джон очень смущен тем, что ты написала на подарке. Он думает, что ты хочешь выйти за него. Это его очень расстроило. Он очень нервничает. Тебе не следовало бы делать такие вещи."

Через неделю прибыл подарок Элтона. Джон развязал фирменную коробочку "Ван Клиф и Арпелз", в которой был медальон из оникса на золотой цепочке. У медальона был золотой ободок, на котором была надпись от Элтона. На лицевой стороне золотом и платиной, означавшими золотые и платиновые пластинки, были изображены стена (золотом) и мост (платиной). Элтон салютовал альбому Джона "Стены и Мосты". На другой стороне переливающимися камнями была сделана надпись "Уинстон О'Буги" – один из любимых псевдонимов Джона.

Джон пристально разглядел эту надпись. "Это поддельные камни", – сказал он. Его врожденная прижимистость заставляла его сомневаться в щедрости других.

"Не думаю. Если бы Элтон хотел купить фальшивые камни, он не пошел бы в магазин "Ван Клиф и Арпелз".

Джон еще пару минут поизучал медальон и бросил его на пол возле кровати.

Позже, разговаривая с Тони Кингом, я спросила его: "Скажи мне правду. Эти камни – поддельные?"

"Ты что, смеешься? – ответил Тони. – Это алмазы, дорогая моя!"

Когда я сказала Джону, он чуть не свалился с кровати. Подняв медальон, он внимательно рассмотрел надпись. Камни были бриллиантовые. Он бережно положил подарок на полку над нашей кроватью.

В тот уик-энд Джон репетировал с музыкантами, с которыми он хотел записывать альбом Спектора, и в понедельник мы взяли их в студию и быстро записали основные партии вещей для завершения альбома, который Джон назвал "Рок-н-ролл".

В октябре и ноябре Джон также много работал над рекламой альбома "Стены и Мосты". Его усилия окупились: альбом и сингл Джона возглавили американские списки популярности того времени. Такой великолепный успех очень удивил и обрадовал его. Наконец-то у него были свои хиты номер один.

"Это то, чего я всегда хотел, Фанг Йи, – возбужденно сказал он. – Я не думал, что смогу это сделать, но смог."

Когда в то утро позвонила Йоко, я сообщила ей эту новость о триумфе Джона. Джон все еще спал.

"Мэй, все знают, что это все – хайп (хайпинг – популярность вследтвие рекламы. – прим.перев.), вот и все". Я ничего не ответила. В ее голосе была такая горечь и ревность, что я даже не могла говорить. Однако, когда Джон позвонил ей, она рассыпалась в поздравлениях по случаю его триумфа.

Через пару дней поздравить Джона позвонил и Элтон. Он напомнил Джону, что тот обещал исполнить вместе с ним "Whatever Gets You Thru The Night" в Нью-Йоркском Мэдисон-сквер Гарден, если эта песня станет хитом номер один.

Посмотрев на Джона, я увидела, что он запаниковал. "Да, я обещал", – сказал он Элтону.

"Ты можешь отказаться, если не хочешь, – великодушно сказал Элтон. – Мы же просто дурачились."

"Нет, нет. Обещал – значит обещал... Мы еще поговорим об этом..."

Старые друзья также уговорили Джона принять участие в постановке шоу по музыке БИТЛЗ – "Оркестр Клуба Одиноких Сердец Сержанта Пеппера в Пути", премьера которого была запланирована на 14 ноября в театре "Маяк". Джон пригласил на это шоу Йоко, но она не захотела пойти.

Я знала, что она все же придет. Было просто невероятным, чтобы она упустила случай поставить Джона в затруднительное положение на публике своим присутствием, тогда как он будет со мной. Я сказала ему об этом.

"Она сказала мне, что не идет", – твердо ответил Джон.

В тот вечер, когда мы прибыли на премьеру и заняли свои места, к нам подошел Гарольд Сидер. "Йоко здесь, – сказал он, – и она не хочет сидеть сзади."

Джон похолодел, а потом беспомощно посмотрел на меня. Я была права. Йоко, которая пришла с Арлин Рексон и ее парнем, решила публично испытать Джона. Если бы я осталась на месте, я знала, что он не станет просить, чтобы я пересела от него. Тем не менее, Джон неизбежно кончит тем, что погрязнет в своем чувстве вины в том, что он так обошелся с Йоко, и не известно, что меня будет ожидать в этом случае. Такая перспектива мне совсем не улыбалась. "Может, будет лучше, если я поменяюсь с ней местами?"

Джон на мгновение задумался, а потом резко сказал Гарольду: "Скажи ей, что она должна будет сидеть сзади."

Я была изумлена. Джон знал, что я охотно поменяюсь местами с Йоко, чтобы она смогла сохранить лицо. В первый раз Джон показывал публике, что он со мной, а не с ней. Арлин рассказала мне, что Йоко никак не прореагировала вслух на это решение Джона.т Во время представления она сказала: "А знаете, многие из этих песен весьма хороши." Она впервые удосужилась послушать все эти классические песни Леннона-МакКартни, хотя была с Джоном уже семь лет. Музыка БИТЛЗ для нее просто ничего не значила.

В конце представления мы встали и рванули в проход, чтобы не застрять в толпе. Мы шли так быстро, что не увидели, как Йоко встала и последовала за нами, выкрикивая: "Джон... Джон..." Она даже стояла на улице, видя, как отъезжает наш лимузин, и продолжала кричать Джону, чтобы он остановился. У нее был угрюмый вид – особенно из-за того, что толпа вокруг театра увидела, что Джон игнорировал ее.

В лимузине Джон сказал: "Кто мог подумать, что Йоко придет в театр." Тут он осекся, натянуто улыбнулся мне, и мы больше об этом не говорили.

После этого шоу была устроена вечеринка в дискотеке, которая называлась "Гиппопотам". Как только мы прибыли туда, Джон пошел прямо в бар. Выпив пару порций, он начал заигрывать с каждой проходившей мимо женщиной. Скоро женщины уже обнимали и целовали его и сидели у него на коленях. Я посмотрела на это несколько минут, а потом сказала: "Если ты не прекратишь это, я уезжаю."

Он быстро опьянел, его глаза остекленели, и он даже не слышал меня. На этот раз я решила не дожидаться, пока он снова учинит пьяный дебош.

"Я ухожу", – снова сказала я, встала и вышла. Через несколько часов стало ясно, что он не придет домой. Подозревая, что он может как-нибудь использовать Йоко, чтобы каким-то образом обмануть меня, я позвонила ей.

"Джона нет дома, – сказала я. – Он с тобой?"

"Нет, Мэй."

"Он не звонил тебе?"

"Нет, Мэй."

"Ты не знаешь, где он?"

"Нет, Мэй."

"Если что-нибудь узнаешь, сообщи мне", – сказала я.

"Он напился?" – спросила Йоко.

"Да".

"Кокаин был?"

"Да".

Мы помолчали. Потом Йоко сказала: "Знаешь, Мэй, я думаю взять его назад."

"Что ты говоришь?"

"Я думаю взять его назад."

Хотя она сказала это спокойно и без тени эмоций, я знала, что это не просто так. Она никогда ничего не говорила просто так. Точно так же, как она захотела, чтобы мы с Джоном были вместе, и добилась этого, так и, захотев забрать его назад, я знала, она добьется этого. Джон публично пренебрег ею и поставил ее в затруднительное положение, и ей надо было вновь утвердить свою власть над ним и отомстить за свое унижение. Я знала, что мне придется заплатить в тысячу раз больше за то приятное мгновение, которое выпало мне несколько часов назад, когда Джон сказал Йоко, чтобы она села на задний ряд. Я почувствовала себя убитой и просидела всю ночь до рассвета, откинувшись в кресле. Вновь и вновь слова Йоко звучали в моей голове: "Я думаю взять его назад." Слезы катились по моим щекам, я знала, что это было началом конца.

* * *

Когда на следующий день Джон вернулся, он рассказал мне, что ушел из "Гиппопотама" с группой людей и смотался на квартиру к одной хорошо известной черной манекенщице. Потом он смотался на квартиру к черной жене какого-то музыкального бизнесмена.

"Я не ебал ее, – сказал он. – В самом деле."

Я промолчала.

"Фанг Йи, ты прямо как ревнивая жена."

"Ошибаешься, – ответила я. – Ревнивые жены пасут и оберегают свою собственность. А я ушла, потому что видела, что ты будешь безумствовать. Меня беспокоит лишь то, что ты пьешь и оправдываешь этим свое буйство. А что особенно меня беспокоит, так это то, что когда я разговаривала с Йоко, она сказала мне, что думает взять тебя назад. Это значит, что у нее есть план забрать тебя, и я знаю, что она возьмет тебя назад."

Джон застыл. "Это в ее духе", – сказал он наконец.

"Ты прав. Это в ее духе, и вот почему я расстроена. Я не хочу больше никаких сюрпризов. Если ты думаешь уходить, я хочу знать об этом."

"Я не собираюсь уходить к ней."

Он свирепо посмотрел на меня, и я не стала противоречить ему, хотя не верила ему. С того момента он стал держаться очень холодно с Йоко по телефону. Я видела, что он старался противостоять ей. Вспоминая о том времени, я жалею только о том, что мало помогала ему в этом.

Через несколько дней для нас была устроена поездка на концерт Элтона в Бостон Гарден перед тем, как Джон выступит с ним в Мэдисон Сквер Гарден. Турне Элтона по сорока четырем городам было организовано так, что во время выступлений в восточной части страны он мог жить в нью-йоркском отеле "Шерри Низерланд", прилетать на концерты в зафрахтованном реактивном самолете "Старшип-Два", а потом возвращаться на нем в Нью-Йорк и спать в отеле.

Элтон очень любил Джона, и я вновь убедилась в эффективности его организаций. Он сделал все, чтобы с того момента, как мы выйдем из дома, и до нашего возвращения из Бостона поздней ночью мы чувствовали себя хорошо и комфортно. Элтон был очень великодушен и заботлив по отношению к Джону.

Нам с Джоном понравился этот концерт с самого начала, когда Элтон появился на сцене, пританцовывая, в огромном головном уборе из страусовых перьев, и до конца - выступление длилось почти три часа.

После того, как Элтон сделал первые три вещи, Джон повернулся ко мне и сказал: "Во мне это вызывает желание тоже выступать. Я хотел бы совершить турне." К концу этого шоу его настроение переменилось: "Знаешь, для меня это слишком большая ответственность. По крайней мере, в БИТЛЗ этот груз делили четверо, а теперь это буду я один. Не думаю, что смогу сделать это все сам."

После концерта Джон и Элтон обнялись. Выступление было большим триумфом. Возвращаясь назад в Нью-Йорк мы говорили о том, как появление Джона в Мэдисон Сквер Гарден добавит еще больше перца в шоу Элтона.

Джон продолжал целыми днями микшировать "Рок-н-ролл". Когда он закончил грубое микширование,он сказал: "Я хочу дать Моррису (Леви) эту копию. Это покажет ему, что я честно держу слово." Гарольд Сидер вновь предостерег его. "Ты - сумасшедший, - сказал он. - Зачем ему эта запись? Ты можешь послать ему альбом, когда он будет закончен."

"Моррис вел себя со мной как истинный джентльмен, - ответил Джон. - И кроме того, эта копия слишком черновая, чтобы кто-то на нее позарился."

* * *

В течение двух недель до Дня Благодарения ( официальный праздник в память первых колонистов Массачусетса в последний четверг ноября. - прим.перев.), когда должен был состояться концерт в Мэдисон Сквер Гарден, мы провели много времени с Элтоном. Однажды вечером кто-то постучал в номер Элтона в отеле "Шерри Низерланд", и он открыл дверь. В коридоре стояла группа полицейских. Они сказали Элтону, что неизвестный позвонил в полицию и заявил. что он, вооруженный револьвером, находится в отеле и ищет Элтона. Полицейские предупредили Элтона быть на всякий случай осторожным.

После ухода полиции все погрустнели. Больше всех разнервничался Джон, поскольку он впервые за последние три года собирался появиться на сцене.

Накануне начала выступлений Элтона в Нью-Йорке мы пришли туда, где была запланирована репетиция в Рекорд Плант. Элтон уже полностью все отрепетировал. Он любил доводить все до совершенства и был горд тем, что Джон желал выступить с ним. Решив, что они с Джоном должны звучать в точности, как на пластинке, Элтон добился, чтобы саксофонист играл свою партию нота в ноту, как на альбоме. Точность была просто изумительной.

Репетиция проходила быстро и гладко. После того, как они прогнали "Whatever Gets You Thru The Night" и "Lucy", они стали обсуждать, что сделать на бис. Кто-то предложил "Imagine" , которую Джон сразу отклонил.. "Мы сделали одну песню Элтона и одну - мою. Давайте возьмем какую-нибудь нейтральную вещь." Чуть подумав, он сказал: "Давайте сделаем что-нибудь старенькое."

"Как насчет "I Saw Her Standing There" ? - спросил Элтон.

Джону эта мысль понравилась. "Это одна из немногих песен БИТЛЗ, в которых я не пел ведущую партию."

Песню быстро проработали, и репетиция закончилась. Джон пришел домой изрядно разбитый.

В течение недели Элтон поддерживал с ним тесный контакт, стараясь, чтобы у Джона не пропал энтузиазм. Он очень хотел, чтобы Джон выступил.

Когда позвонила Йоко, Джон рассказал ей о подготовке к шоу. Она сказала ему, что хочет придти. "Она не хочет остаться вне такого события", - заключил Джон.

Я подумала, что она опасается, что если заявится без предупреждения, Джон опять скажет ей сесть сзади.

Я позвонила Тони Кингу. "Ты не мог бы устроить билеты для Йоко и привезти ее туда? - попросила я. - На этот раз она хочет пойти."

И хотя в будущем Джон будет говорить газетчикам, что не знал, кто будет там в тот вечер, он не только знал, но Йоко также неоднократно выражала ему свое недовольство тем, какое ей дали место.

Вечером накануне концерта мы навестили Элтона в его отеле. Весь вечер в его номере толкались люди. Мы все чувствовали себя превосходно и хорошо отдохнули.

Когда мы пришли домой, Джон побежал в ванную и его вырвало. Его лицо позеленело. Я видела, что в тот вечер он выпил несколько бокалов шампанского.

"От чего это?" - спросила я.

"От кокаина."

Я не видела, чтобы кто-то предлагал Джону наркотики.

"Когда это ты успел?"

"Когда ты ходила в туалет."

"Кто дал?"

"Не знаю, кто это был?"

"Кто это был?" - снова спросила я.

"Не скажу. Ты будешь орать на него."

"Сколько ты втянул?"

"Много."

Если есть такая вещь, как отравление кокаином и шампанским, то у Джона именно это и было. Он еще некоторое время корчился в ванной, а я отправилась в постель. Выйдя, он подошел к кровати, взобрался на меня сверху и стал целовать. Джон был очень ласков, ему хотелось, чтобы я крепко обняла его. Потом он заплакал.

"Что с тобой?" - спросила я.

"Пожалуйста, прости меня."

"За что?"

"Прости меня. Я не хотел тебя обидеть. я знаю, что обижал тебя раньше. Я не хочу больше этого делать."

"Все нормально, Джон. Все нормально."

Я покачивала его на руках и гладила по голове.

"В самом деле, - рыдал он. - Я действительно не хочу обижать тебя."

Я продолжала успокаивать его, снова и снова уверяя, что все нормально, и наконец успокоила его. Джон благодарно посмотрел на меня, и мы, счастливые, прозанимались любовью до самого утра. Днем, когда он встал, ему все еще было плохо. Весь день Джон страдал приступами рвоты и поноса. Мы то и дело перезванивались с Элтоном, который сказал, что тоже плохо себя чувствует.

"Это все из-за нервозности, - говорила я всем, кто звонил. - Но он будет выступать." Я хотела, чтобы Джон выступил. Он только что утвердил себя в качестве сольно записывающегося музыканта, и было важно, чтобы он поверил, что может также выступать и перед живой аудиторией.

Я, как могла, поддерживала в нем уверенность. "Я больше не волнуюсь, - сказал он. - Мне слишком плохо, чтобы волноваться."

С наступлением вечера он угрюмо поднялся и оделся в свой черный костюм. Потом он надел медальон Элтона, и мы молча пошли к лимузину. Доехав до "Шерри Низерланд", мы взяли Элтона и поехали в Мэдисон Сквер Гарден. Все сидели тихо. Было такое чувство, словно мы едем на поминки.

За кулисами в Гардене стояла какая-то жуткая тишина. Йоко послала по одному большому цветку Джону и Элтону, и Джон прикрепил свой к отвороту пиджака. Нас провели в гримерную Джона, и мы остались там вдвоем.

"Скорее бы все кончилось", - сказал он.

"Не волнуйся, все будет отлично."

"Мне очень плохо."

"Все будут в восторге от тебя."

Джон встал и посмотрел в зеркало. "Как я выгляжу?"

"Чудесно."

"Ты уверена?"

"Конечно."

В течение двух часов я потихоньку старалась подбадривать его.

"Фанг Йи, - наконец сказал он, - будь рядом, когда я буду на сцене, чтобы я мог видеть тебя."

"Все, что скажешь, Джон."

Когда его позвали, мы оба встали на краю сцены. Потом Элтон объявил Джона, и Джон вышел в центр сцены под невероятную овацию зала. Я подошла к колонкам возле рояля Элтона, чтобы Джон мог видеть меня. Разница между Джоном-человеком и выступающим перед публикой была поразительной. Когда он начал петь, он заметно нервничал, но быстро вошел в форму. Время от времени он поворачивался и смотрел на меня. Я пела и танцевала, ободряюще улыбаясь ему, и с каждой нотой он все больше набирал силы. Выступление прошло изумительно, и аудитория сходила с ума. Мне показалось, что когда исполняли "I Saw Her Standing There", все здание просто сотрясалось.

После концерта мы отправились на вечеринку в "Пьерре". Джон был в праздничном настроении, но не хотел портить вечер и не стал напиваться. Мы решили, что просто посидим немного за столом. К нам присоединилась и Йоко. Они с Джоном поболтали минут двадцать, но он держался очень отчужденно. За соседним столом сидел Ури Геллер, медиум, демонстрировавший телекинез с ключами, и Джон предпочел смотреть его фокусы. Мы с ним встали, оставив Йоко, и перешли к столу Геллера. Потом нам сказали, что он так погнул ключи одной молодой пары, что они не смогли отпереть дверь своей квартиры.

Когда мы с Джоном ушли, он даже не попрощался с Йоко. Он попрежнему старался не поддаваться ей и не разговаривать с ней слишком долго по телефону.

* * *

В начале декабря Джон сказал, что надо подготовить приезд Джулиана на Рождество. В тот день позвонил Моррис Леви, и Джон сказал ему о Джулиане. У Морриса был сын, Адам, приблизительно такого же возраста, и он предложил нам провести праздники вместе в его имении во Флориде. Джон охотно согласился.

Когда Джон рассказал об этом Гарольду Сидеру, тот сказал: "По-моему, тебе не следует ехать. Твое дело с Моррисом еще не улажено."

Но Джон был непреклонен, отчасти потому, что хотел показать Джулиану Дисней.

Тем временем тяжба с "Эппл" заканчивалась, и в Штаты приехал на гастроли Джордж Харрисон. Однажды вечером адвокаты Джорджа посетили нашу квартиру. Раздел "Эппл" тянулся уже несколько лет. Джон уже множество раз встречался с адвокатами, делал запросы, и ему присылали все копии документов. Все это дело было утомительным и чрезвычайно сложным. В тот вечер Джон заказал китайскую еду, и мы ужинали, сидя в постели, в то время как Гарольд, Майкл Грэхем и Дэйвид Долдженос объясняли нам детали. Джон иногда задавал вопросы, но было видно, что ему не терпится покончить со всем этим.

Когда они кончили, Гарольд поднял вопрос о Ли Истмане, отце Линды МакКартни, который был тогда менеджером Пола. "Ли Истман намерен вывести Пола из этого соглашения. Он хочет, чтобы Пол получал свои гонорары напрямую, и готов заплатить, чтобы уладить это. Для тебя это будет очень выгодно, Джон. Мы и не надеялись, что ты сможешь так хорошо выпутаться из этого дела. По-моему, тебе следует подписать."

"Я рад, что все кончилось, - ответил Джон. - Давайте покончим с этим ебучим делом." Когда адвокаты ушли, Джон включил телевизор. Я знала, что ему не хочется размышлять ни о каких официальных аспектах конца БИТЛЗ, и не стала задавать вопросов.

Джон как-то очень странно относился ко всему этому. Ранее он намекал мне, что его уход из БИТЛЗ был идеей Йоко. Теперь, без нее, у него были противоречивые чувства по отношению к официальному концу БИТЛЗ. К тому же, он был склонен всегда противостоять Полу МакКартни. Полу отчаянно хотелось подписать это соглашение, а Джон из принципа был склонен не подписывать, хоть это ему и выгодно.

Тем временем Джон узнал, что гастроли Джорджа проходят неудачно, и о нем плохо отзываются в прессе. Джордж был так расстроен, что подумывал отменить выступления в Нью-Йорке.

"Скажи ему, что я сделаю все, что смогу, чтобы помочь", - сказал он Нилу Аспиналу, который был одним из директоров "Эппл" и приехал в Нью-Йорк для последних переговоров.

Через несколько дней, когда Джордж после концерта в Вашингтоне приехал в Нью-Йорк, Джон позвонил ему в отель "Плаза" и сказал, что мы хотели бы встретиться с ним в отеле. Джордж встретил нас вместе со своей подругой Оливией Ариас, симпатичной молодой американкой мексиканского происхождения, которая была его секретарем и представителем компании "Dark Horse Records" в Штатах, и на которой Джордж впоследствии женился.

Джордж выглядел очень усталым и расстроенным. Трудности, которые он испытывал со своим турне, отражались на его лице. Казалось, что он стесняется меня, пока они с Джоном здоровались и усаживались. Джордж помнил меня с того времени, когда мы встретились с ним во время моей работы в АВКСО, и сказал Джону: "Я рад, что ты с Мэй. Она такая милая девушка." Джордж невзлюбил Йоко по крайней мере с первых записей "Imagine" в 1971 году.

Джон благодарно улыбнулся. "Я знаю, что это так. Рад, что она тебе тоже нравится."

Джон был настроен открыто и дружелюбно, Джордж, однако, был довольно замкнут и лишь вежливо отвечал на вопросы. Прошел долгий час, в течение которого разговор то и дело возвращался к гастролям Джорджа. Наконец Джон намекнул, что с удовольствием сыграл бы с Джорджем в Мэдисон Сквер Гардене. "Может быть, я смогу помочь тебе", - сказал он. "Это было бы здорово."

Джордж сердито взглянул на Джона. Потом его прорвало. "Где ты был раньше!" - выпалил он. Это был первый из целой серии взрывов, последовавших друг за другом, прерываемых только моментами напряженной тишины. "Я делала все, как ты говорил, но тебя никогда не было рядом", - повторял он.

"Ты всегда знал, как меня найти", - спокойно отвечал Джон на каждый из этих взрывов.

Глядя на них обоих, я отчетливо поняла, что злость на Джона копилась в Джордже годами. Это была как раз одна из тех ситуаций, которых Джон обычно старался избегать. Но в этот момент я осознала, что он любит Джорджа достаточно для того чтобы оставаться спокойным, пока тот "пилит" его.

Джордж говорил, что в прошлом он неизменно пел именно то, что хотел Джон, и говорил именно то, что хотел Джон. Только потому что так хотел Джон, Джордж решил поддержать Аллена Клайна. Но вот уже почти четыре года, как Джон буквально игнорирует его - этот факт глубоко ранил Джорджа. Его голос стал еще более резким, когда он начал проклинать Джона за его внезапное появление, словно из ниоткуда, и предложение помощи стоимостью в один вечер.

Джордж еще раз повторил в бешенстве: "Я делал ВСЕ, что ты от меня хотел, но тебя не было рядом."

Неожиданно он уставился на Джона. "Слушай, Джон, - прорычал он, - я хочу видеть твои глаза. Я не вижу твоих глаз."

На Джоне были солнцезащитные очки. Он протянул руку, быстро снял их и одел обычные. Он готов был сделать что угодно, только чтобы успокоить Джорджа. Но этого оказалось недостаточно. Казалось, что сейчас Джордж врежет Джону. "Я все равно не вижу твоих глаз." Внезапно он сорвал очки с лица Джона и швырнул их на пол. Его лицо превратилось в маску бешенства и презрения; я никогда не видела более разозленного человека. Его гнев почти парализовал Джона. Я знала, как Джон начинал паниковать, если не мог видеть. Я ждала, что он сейчас вскочит и ударит Джорджа. Я боялась, что Джордж удовлетворится только дракой.

Тем не менее, каким-то чудесным образом, Джон остался спокойным. Воцарилась долгая тишина. Потом Джордж вернулся к основной теме своей злости, но я видела, что худший момент уже позади.

Глубоко за полночь все это, наконец, кончилось. И Джон, и я устали до потери сознания и заказали номер здесь же, в "Плазе". Когда мы остались одни, Джон сказал мне: "Я видел, что Джорджу очень больно, и я знаю, почему. Поэтому я позволил ему сделать это. Я помогу ему и сделаю все, что он от меня захочет. Если он захочет, чтобы я вышел на сцену, я выйду."

Джон посмотрел на меня. Я плакала.

"Вы оба - как братья, - сказала я. - Я не могу видеть этого, - когда люди, любящие друг друга так сильно, как вы, не могут поладить." Теперь уже у меня была истерика. Сцена в номере Джорджа так на меня подействовала, что мне было не справиться с чувствами, и в эту ночь после всего, что произошло у Джорджа, Джону пришлось еще целый час успокаивать и меня.

На другой день мы встретились с Джорджем, и все было прекрасно. Как только Джордж увидел Джона, он крепко обнял и поцеловал его. "Пожалуйста, прости меня, - сказал он. - Вчера мне было плохо. Я не хотел тебя обидеть." Все было так, будто прошлой ночью ничего не произошло. И снова я поняла, какими непредсказуемыми были они ВСЕ!

В тот вечер мы поехали на концерт Джорджа в "Нассау Колизеюм". Джон обрадовался, когда узнал, что Рави Шанкар, игравший в первом отделении, заболел. "Слава богу, - сказал он. - По крайней мере хоть этого не будет."

Мы стояли на краю сцены, и какие-то подростки на первом ряду заметили нас и стали выкрикивать имя Джона. Мы отошли вглубь. Джон не хотел отвлекать внимание от Джорджа, а тот не просил его выходить.

Под конец концерта Джон, который видел, что шоу - неудачное, сказал: "Я могу помочь ему". Он чувствовал, что его неожиданное появление придаст концерту забойность, которой здесь явно не хватало.

По пути назад в Нью-Йорк Джон снова сказал Джорджу, что хочет сыграть с ним.

"Спасибо", - тихо сказал Джордж, и больше об этом не говорили.

* * *

К тому времени, когда Джордж должен был играть в Гардене, в Нью-Йорк приехал Пол. В день концерта должен был также приехать и Джулиан. Джона предупредили, что дело "Эппл" заканчивается и в полночь, после концерта Джорджа, он должен будет подписать документы. Трое из четверых БИТЛЗ должны были встретиться, чтобы подписать бумаги, официально расторгавшие их партнерство. ("Ринго пребывал в Лондоне, избегая повестки в суд от Аллена Клайна, и должен был подписывать там.)

Когда Джону сообщили об этом, мы были в спальне. Он ничего не сказал, и я пошла на кухню. Вдруг он хлопнул дверью и закрылся на замок.

"Джон, что случилось?" - закричала я.

"Я не буду подписывать это соглашение", - сказал он через дверь.

"Что?"

"Это несправедливо. Мне приходится платить вдвое больше налогов, чем всем остальным. С меня берут два налога."

Я подошла к двери и попыталась образумить его.

"Гарольд же говорил тебе, что это самый лучший выход. Он и не надеялся на такое. На это угробили столько лет. По-моему, тебе следует подписать."

Джон молчал.

"Открой дверь."

Снова молчание.

"Что происходит?"

Он не хотел говорить. Я стояла за дверью, соображая, что делать. Я знала, что соглашение включает пункт, по которому Джон платит 1 000 000 долларов налогов Соединенным Штатам за свой доход во время пребывания в Америке. Гарольд Сидер объяснил, что с этим ничего нельзя поделать. Однако теперь Джон вдруг испугался, что его обманывают и вытягивают из него как можно больше денег. Ему также было трудно смириться с тем, что БИТЛЗ официально перестают существовать, и что Пол будет торжествовать. Я продолжала его уговаривать открыть дверь, но он никак не реагировал. Это был один из тех ужасных моментов, когда я понимала, что единственная вещь, которую я могу сделать, это позвонить Йоко, попросить помощи и надеяться, что ОНА, в свою очередь, будет благоразумна.

Я набрала номер, позвала ее и сказала: "Джон решил, что не хочет подписывать соглашение. Он очень расстроен и заперся от меня в спальне. Йоко, ты знаешь, на то, чтобы достичь этого соглашения, ушло много времени. Ты же знаешь, что это в ваших общих интересах, подписать его. Я не часто тебя прошу о помощи, но на этот раз она нужна. Я хочу, чтобы ты сказала ему подписать соглашение."

"Я так и знала. Я знала, что будут неприятности", - ответила она.

"Дело не в этом. Дело в том, как их избежать."

"Не говори ему, что звонила мне. Я должна подумать. Потом позвоню."

Через полчаса Джон отпер дверь. Он весь дрожал. Позвонив Гарольду, он сказал, что решил не подписывать. Гарольд ответил, что обо всем позаботится и попросил не волноваться. Чуть позже приехал Джулиан, и Джон очень тепло его встретил, хотя и был расстроен. Мы втроем пошли прогуляться и закусить, а потом отправились с Хилари Джеррардом на первый из двух концертов Джорджа в Гарден. Когда мы вернулись домой, Джона ждало письмо от Йоко. Он поднял его с пола и распечатал.

Его реакция была удивительной. "Астролог Йоко сказал, что мне не следует подписывать, и она написала мне, чтобы предупредить. Здорово, а?"

"Здорово", - ответила я. Это было чертовски здорово.

* * *

Джордж позвонил прямо перед концертом. "Хочешь поговорить с Джоном?" - спросила я. "Нет." Джордж уже слышал о решении Джона, и был сердит. "Скажи ему, что я сам начал это турне, и сам его и кончу", - проворчал он и положил трубку.

Позже в этот вечер позвонил Пол. В отличие от Джорджа, он был исключительно выдержан. Джон объяснил ему свои опасения о налогах, и они согласились, что нужно найти решение.

На следующий день Джон вдруг решил отправиться к Ли Истману, которого он решил взять себе в адвокаты. Когда позвонили Пол и Линда, Джон сказал Линде: "Мы собираемся сегодня вечером к твоему отцу."

"Отлично! Я очень рада!" - зачирикала она.

В тот вечер у Джорджа был второй концерт в Гардене, и перед уходом Джон отправил туда Джулиана с Хилари, попросив передать Джорджу, что пошел к Ли Истману попытаться решить проблему.

Истманы жили на Парк-авеню в огромной элегантной квартире, увешанной коллекцией из картин Пикассо, Корнелла и Де Кунинга. Истман пожал Джону руку и провел нас в свой кабинет. Мы сели на диван, а Нил Аспинол, сопровождавший нас, устроился на стуле в стороне.

Мне не показалось, что Истман не был в восторге от визита Джона. Они проговорили в течение часа, во время которого было легко заметить холодность Истмана. Для него Джон был просто хулиганом: он был единственным, кто настаивал на том, чтобы менеджером БИТЛЗ был Аллен Клайн, и он был единственным, кто отказался подписывать соглашение. К концу довольно-таки неприятного часа Истман сказал презрительно: "Джон, ты просто не понимаешь, какие от тебя неприятности. Во всем виноват один ты. Поэтому и Джордж ненавидит тебя. Он никогда не простит тебя. Он больше не будет разговаривать с тобой. Он никогда больше не заговорит с тобой."

"Это мы еще посмотрим, Ли. Но я просто хочу разобраться", - ответил Джон.

"Здесь не в чем разбираться." Затем Истман снова попытался заставить Джона подписать соглашение, без перерыва повторяя, что Джордж ненавидит Джона, и что единственная вещь, которой Джон может оправдаться в глазах Джорджа, чтобы остаться его другом, - это подписать документ.

Они еще полчаса перетягивали канат, когда зазвонил телефон, и Истман взял трубку.

Это был Джулиан. Он позвал Джона, и Джон попросил меня поговорить с ним. Я перешла в соседнюю комнату. "Я только что видел Джорджа, - возбужденно говорил Джулиан. - Он хочет передать папе, что все прощено, и что он по-прежнему любит его и хочет, чтобы он пришел на вечеринку к Джорджу сегодня вечером."

Я вернулась в кабинет и объявила: "Джулиан передал послание от Джорджа Джону."

"Да?" - сказал Джон.

"Джордж говорит, что все прощено, и он по-прежнему любит тебя. Он хочет, чтобы ты пришел к нему на вечеринку сегодня вечером."

Джон сиял. Я тоже. Истман был в ужасе. Через пять минут встреча закончилась, Нил отвез нас на вечеринку к Джорджу в дискотеку "Гиппопотам", и мы все чудесно провели время. Джон в конце концов подписал это соглашение в начале января.

В ближайшие за этим дни мы съездили с Джулианом в Монток - посмотреть тот самый каменный дом, который Джон подумывал купить. "Следующим летом он уже будет нашим, - сказал ему Джон. - На следующее лето ты приедешь сюда к нам." Потом мы отправились во Флориду, где отпраздновали начало Рождества. Когда мы вернулись в Нью-Йорк, мы решили устроить для Джулиана второе Рождество и купили подарки и елку. Джон сказал, что сам нарядит елку и завернет подарки, видя, как я устала. С благодарностью я отправилась в постель. Когда я проснулась, Джон мирно спал рядом со мной. Я встала, и мы вместе с Джулианом установили и украсили елку и завернули все подарки. В два часа Джон наконец проснулся и обнаружил, что все уже сделано.

Затем снова начала звонить Йоко, чтобы сообщить Джону, как она соскучилась по Джулиану, и как хочет его повидать, несмотря на то, что однажды она дала мне понять, что общение с Джулианом ее очень расстраивает, поскольку Джулиан был с Джоном, а Киоко с ней не было. Все же она продолжала настаивать на встрече с Джулианом, и было запланировано время для ее визита. Как только Йоко вошла в квартиру, она обняла Джулиана за шею и поцеловала его. "Я очень скучала по тебе", - сказала она. Потом она повела легкую, милую беседу о его жизни и школе. Она молола языком, не переставая.

Она была очень сердечна и со мной. Джон и я показали ей нашу квартиру. Ей особенно понравилось зеркало над камином. Оглядевшись вокруг, она повернулась ко мне и сказала: "Совсем неплохо". Позже она вделала зеркало в потолок над своей кроватью. Через час она поцеловала Джулиана и попрощалась.

Потом она начала звонить, упрашивая Джона привезти Джулиана в гости к ней в "Дакоту". Джон свозил его туда вскоре после Нового Года и перед отъездом Джулиана в Англию. За последние два месяца это была единственная встреча Джона с Йоко, а которой я не присутствовала.

Джулиан уехал вскоре после Нового Года, и Джон вернулся к работе над "Рок-Н-Роллом", а также начал писать новые песни.

Я догадывалась, что он хочет сделать новый альбом.

Как-то вечером мы встретились с Полом и Линдой. Вдруг Полу пришла в голову идея: "Давайте позвоним Дэйвиду." Мы позвонили Дэйвиду Боуи, и он пригласил нас в свой номер в "Пьерре". Мы с Джоном встречались с ним пару раз еще до Рождества, и каждый раз он настойчиво предлагал послушать записи к его новому альбому, который он позже назовет "Молодые Американцы" ("Young Americans"). На этот раз он проиграл альбом для Пола и Линды, хотя мы с Джоном слышали его уже сто раз. Как только альбом кончался, он проигрывал его снова. Я заметила, что Пол начинает беспокоиться. "А можно послушать еще какой-нибудь альбом?" - спросил он. Дэйвид не обратил на него никакого внимания, но когда он собрался поставить альбом в третий раз, Джон сказал: "Он великолепен. Но, может, у тебя есть еще что-нибудь интересное послушать?"

Боуи на мгновение оцепенел, а потом улыбнулся и сказал мне поставить какой-нибудь другой диск. Я выбрала альбом Ареты Франклин и поставила на проигрыватель. Тогда Дэйвид сказал: "Извините, я на минутку". И вышел вон из комнаты.

"По-моему, ты задел его чувства", - сказала я Джону.

"Пол весь вечер просил его сменить пластинку", - ответил Джон.

"Он обиделся, Джон."

"О, нет. Просто, так уж он устроен", - неожиданно прощебетала Линда.

Как только мы вернулись домой этим же вечером, Джону позвонил Дэйвид. Они тихо поговорили какое-то время, а когда Джон повесил трубку, он сказал мне: "Дэйвид действительно обиделся, когда я попросил его сменить пластинку. Он был очень расстроен. Я без конца твердил ему, что не хотел его обидеть." Джон был очень огорчен реакцией Дэйвида.

"Когда Дэйвид смотрит на тебя, его глаза так и светятся восхищением, - сказала я ему. - Тебе нужно быть особенно внимательным, когда вокруг тебя люди такого рода, потому что каждое твое слово и жест очень много значат для них. Нравится тебе это или нет, но тебе придется быть осторожней."

Мы продолжали говорить о том, как трудно быть Джоном Ленноном даже в компании таких рок-звезд, как Дэйвид Боуи. "Ты расскажешь Полу?" - спросила я его.

Джон поморщился. "Ты смеешься? - огрызнулся он. - Не имеет смысла. Он все равно не понял бы."

Вскоре после этого Дэйвид позвонил и пригласил нас на сессии окончательной записи "Young Americans". Во время сессий Джон устроил джэм с гитаристом Карлосом Аломаром, и вышла интересная вещь. Дэйвид за полчаса накатал текст, и получилась песня "Fame" ("Слава"). В соавторстве с Джоном, "Fame" стала первым хитом N 1 Дэйвида.

* * *

Неожиданно Джон узнал, что Моррис Леви собирается продавать подаренную ему Джоном черновую запись "Рок-Н-Ролла", как продавали теле-версии альбомов, под названием "Roots" ("Корни"). "Но он не может этого сделать. Запись ужасна. Ее никто не будет слушать. Нельзя допустить, чтобы ее кто-нибудь услышал."

Но было уже слишком поздно. Ролики уже начали прокручивать по телевидению. Джон был в бешенстве. Я опасалась, что он начнет пить, но этого не произошло. Он решил ускорить выпуск "Рок-Н-Ролла", а потом раскрутить его так быстро, как только возможно. Он хотел судиться с Леви и был настроен выиграть дело. В конце концов они встретились в суде.

День или два спустя зазвонил телефон. Я сняла трубку. "Джон, это Йоко." Я сказала, что позову его. Как только Джон взял подошел к телефону, он сразу же разозлился. Прежде чем она успела произнести хоть слово, он крикнул: "Йоко! У меня нет времени разговаривать с тобой", - и он бросил трубку.

Джон повернулся ко мне: "Вот так. С меня хватит."

Телефон зазвонил снова. Йоко была в ярости. "Мэй, я не желаю, чтобы ты снова поступала так со мной. Он бросил трубку. Я не понимаю, что происходит. Я не понимаю, почему ты так поступаешь со мной."

"Я позвала Джона к телефону, как обычно."

"Но он взбесился. Как ты можешь говорить "как обычно", раз он такой злой?"

"Если по правде, он не был злым, пока не подошел к телефону."

Йоко помолчала. "А сейчас он злится?"

"Нет."

Йоко снова помолчала. "Мэй, никогда не делай так больше. Этого больше не должно повторяться."

"Йоко, - ответила я, готовая зайти так далеко, как еще никогда не заходила с ней, - я не могу ничего поделать с тем, как он ведет себя, когда собирается разговаривать с тобой. Это ваши проблемы."

Она не ответила и бросила трубку.

Когда она позвонила позже, Джон отказался разговаривать с ней. Йоко продолжала названивать весь вечер и весь следующий день. Когда бы она ни просила поговорить с ним, он говорил мне передать, что он не подойдет к телефону. Она продолжала попытки еще день или два, а потом прекратила звонки, и мы ничего не слышали о ней в течение недели. Когда она наконец позвонила снова, Джон решил поздороваться с ней.

Он слушал, пока Йоко что-то говорила ему. Я видела, как меняется выражение его лица, пока он слушал. Он все больше начинал интересоваться тем, что она рассказывала. "Это действительно действует?.. Сколько на это нужно времени?.. Как ты себя чувствуешь?" - спрашивал он возбужденно.

"Она бросила курить! - воскликнул Джон, когда повесил трубку. - Она не курит уже целую неделю. Она собирается помочь мне тоже бросить."

"А как она бросила?"

"Йоко говорит, что нашла новый метод. Но она не сказала, в чем он заключается. Она ни разу не захотела выкурить сигарету с того самого момента, как бросила. Разве не удивительно, особенно если учесть, сколько она курит!"

"Очень похоже на Йоко."

"Я хотел бы попробовать." Джон действительно хотел бросить курить. Его расстраивал тот факт, что две пачки "Голуаз" в день затрудняли его дыхание и вызывали хроническое покашливание. Через час Йоко позвонила снова, и было назначено время встречи Джона с тем человеком, который помог ей бросить курить. Я помню, что это было в понедельник. Джон был полон энтузиазма.

Я почувствовала опасность. "Все идет так хорошо. Пожалуйста, не начинай опять этих игр", - сказала я ему.

"О, Фанг Йи, все кончено, и Йоко знает это. Все, что она хочет, это помочь мне."

"Я хочу пойти с тобой на это лечение", - ответила я.

"Нет, нет. Йоко не хочет видеть тебя, а я не хочу расстраивать ее. Все это касается только нас двоих." Джон взглянул на меня. Он не хотел больше разговаривать об этом.

В течение следующих нескольких дней Йоко звонила Джону постоянно, чтобы сообщить ему, как успешно идет лечение. Она не переставая повторяла, что не выкурила ни одной сигареты, но не хотела рассказать ничего о самом "лечении". Каждый раз Джоном овладевало все большее возбуждение и любопытство.

"Она играет с тобой", - сказала я.

"Не будь глупенькой," - ответил Джон.

Было бы логично оторвать Джона от этой забавы. Я не хотела признавать этого, но я знала, что снова попалась в ловушку. Как бы там ни было, но в понедельник утром - в тот день, когда Джон должен был ехать в "Дакоту", позвонила Йоко.

"Звезды расположены неудачно, - сказала она ему. - Я отменила встречу." Она сказала, что позвонит в более подходящее время. В тот же день Йоко позвонила и назначила встречу на Среду, на семь часов вечера. Джон был очень доволен.

"Джон, - сказала я, - ты что, не видишь, что тебя раздразнили?"

Он не ответил. То, что он не хотел видеть, он игнорировал.

В тот вечер нам позвонили Пол и Линда. Они собирались в Новый Орлеан для записи нового альбома, который превратится в "Венеру и Марса". "Мы хотели бы встретиться там с вами", - сказал Пол Джону.

"Мне бы действительно хотелось поехать, - сказал мне Джон после его звонка. - Я никогда не был в Новом Орлеане, а сейчас сезон в "Марди Грас". Мне бы хотелось посмотреть. Было бы забавно послушать запись Пола."

Я была уверена, что, если только Джон поедет в Новый Орлеан, Пол затащит его в студию и уговорит записываться вместе с ним. Это был волнующий проект, но я ничего не сказала, боясь разохотить Джона. Но он продолжал говорить об этой поездке и каждый раз он возвращался к этой теме все с большим энтузиазмом. Он ничего не говорил о возможности снова записываться вместе с Полом, но в глубине души, я думаю, и он, и Пол осознавали, что они наконец-то готовы снова работать вместе. На тот вечер была назначена встреча с Элом Коури и Гарольдом Сидером, чтобы обсудить рекламу и продажу "Рок-Н-Ролла". "Фанг Йи, послушай-ка ленту вместе со мной", - сказал Джон. После того как Джон проиграл пленку, он посмотрел на меня и пожал плечами. "Джон, ты хотел, чтобы это был классический альбом Спектора. У меня не лучший в мире слух, но я знаю, что в классических хитах Спектора низы и верхи идут на пределе. А на этих дорожках все идет по среднему."

По тому, как он молчал, я поняла, что он слушает серьезно.

"Тебе нужно взять лучшие из этих вещей, и работать с ними. Этот альбом - несбывшаяся мечта. Годы спустя, когда люди будут слушать этот альбом, они поймут, как тебе было плохо, пока ты не собрался и не сделал "Стены и Мосты".

Джона не расстроили мои слова. "Надо подумать", - сказал он.

На встрече в тот вечер Джон решил, что выкинет из альбома "Angel Baby" и "Be My Baby". Он пришел к тому же заключению, что и я: чем меньше будет на этом альбоме, тем лучше.

"Что ты думаешь о моем решении?" - спросил он, когда мы вернулись домой.

"Если ты уверен, что это самые слабые дорожки, то и нужно было их выкинуть из альбома."

Джон сменил тему разговора, не желая думать больше об альбоме. "Знаешь, что я хочу сделать в этот уик-энд? Я хочу поехать в Монток, взглянуть на дом. Только мы вдвоем. Наконец-то мы будем одни. Будет зима, будет так красиво - я хочу взглянуть на него еще разок."

Это звучало чудесно.

"Потом, на следующей неделе, мы отправимся в Нью-Орлеан, потом я вернусь и закончу "Рок-Н-Ролл", ну а потом мы начнем записывать новый альбом. Что ты думаешь об этом?"

"Я - за, обеими руками!"

"Я на подъеме. Я хочу продолжать в том же духе... Поэтому, когда вернемся, подумаем о новом альбоме."

Я была очень счастлива. Больше всего я любила Джона, когда он был деятелен, увлечен записью новой прекрасной музыки.

Мы разделись, немного посмотрели телевизор, а потом занялись любовью. Потом одновременно мы погрузились в сон.

Утром, как только Джон проснулся, он начал писать в своем блокноте. Он провел большую часть дня, записывая вещи для альбома, который планировал сделать по возвращении из Нью-Орлеана. То и дело он останавливался, чтобы проиграть мне то, что он записал и услышать мою реакцию. Джон работал над грустной песней, которую он назвал "Теннесси" ("Tennessee"). Он был вдохновлен заново перечитанной им книгой Теннесси Уильямса "Трамвай по имени Желание". Мне она очень нравилась - так я ему и говорила.

Казалось, Джон был настроен написать для нового альбома так много, как только он мог, и к концу дня появилась еще одна песня - "Попкорн" ("Popcorn") - очень забавная, запоминающаяся мелодия. Йоко звонила два или три раза в этот день, чтобы напомнить ему о назначенной на этот день встрече, и наконец-то сказала ему, что примененный к ней метод лечения был "новой формой гипноза". Джон был так занят записыванием песен, что клал трубку при первой же возможности.

Когда Джон уже готов был уходить, Йоко снова позвонила. Звезды опять были расположены неудачно, и встречу отменили еще раз. Йоко звонила еще три или четыре раза, назначая, а затем перенося ее. В конце концов ее назначили на четыре часа вечера в четверг. В четверг последовали еще два "отменительных" звонка с переносом встречи на час. К тому времени Йоко уже две недели "подогревала" Джона обещаниями, что он бросит курить.

Каждый из этих звонков испытывал мое терпение. Я старалась контролировать себя, но я хотела, чтобы звонки прекратились; я больше не могла этого выносить. "Джон, неужели ты не понимаешь, что происходит? Ты можешь пойти к докторам, ты можешь пойти на встречи по лечению от курения, о которых кричат все газеты, ты можешь нанять своего собственного гипнотизера. Тебе совершенно незачем идти к гипнотизеру Йоко."

"Йоко прекрасно умеет находить нужных людей такого рода."

"Но ведь все и так идет прекрасно."

"Фанг Йи, теперь ничего не может случиться, именно потому что все идет так прекрасно."

Он был полон решимости пойти именно к гипнотизеру Йоко.

Мне стало так грустно, что я начала плакать.

Потом Йоко снова перенесла встречу на пятницу в шесть.

В пятнадцать минут шестого в пятницу Джон и я уставились на телефон. Я надеялась, что он снова зазвонит, и Йоко опять отменит встречу, но этого не произошло. "Эти ебучие звезды наконец-то в порядке, - сказал Джон. - Это займет всего несколько часов, а когда я вернусь домой - кто знает? - может быть, я уже не буду больше курильщиком. Давай потом пойдем куда-нибудь и поужинаем. А потом постараемся встать пораньше и поедем в Монток."

Когда Джон подошел к двери, я неожиданно для себя позвала его: "Джон, Джон, пожалуйста, не уходи. Я никогда тебя ни о чем не просила, но я прошу тебя сейчас: не уходи!"

"Фанг Йи, ты делаешь из мухи слона."

В этом весь Джон. Он никогда не слушал того, что не желал слышать. У дверей я обняла его и крепко прижала к себе.

"Ну, пока", - сказал он.

Я старалась держать себя в руках, но после ухода Джона меня охватила дрожь. Я знала, что он снова включится в ту игру, в которую они с Йоко играли, и знала, что эта игра слишком сложна для меня.

Я сделала себе кофе и стала смотреть телевизор. Прошло пять часов, а Джон все не возвращался. Я сняла трубку и позвонила в "Дакоту".

"Я не могу сейчас с тобой говорить, - сказала Йоко, как только услышала мой голос. - Я позвоню тебе позже."

"Джон у тебя?"

"Да." Она повесила трубку.

Я подождала еще час, потом позвонила снова.

"Я все еще не могу разговаривать", - сказала она, вешая трубку.

Я знала, что нет способа заставить ее позвать Джона. Я была уничтожена. Я смотрела телевизор до самой последней программы, а потом вырубилась.

Когда утром я проснулась, Джона все еще не было. Я позвонила в "Дакоту".

"Я хотела бы поговорить с Джоном", - сказала я Йоко.

"Нельзя. Он очень устал. Лечение было очень трудным."

"Ты уверена, что с ним все в порядке?"

"Все прекрасно. Прекрасно. Я скажу ему, чтобы он позвонил тебе попозже."

Я просидела у телефона весь день. Но Джон не позвонил. Так я и просидела большую часть субботней ночи, снова уставившись в телевизор, стараясь изо всех сил не думать о том, что происходит в "Дакоте". Мой желудок сжимался, и, чтобы меня не вытошнило, я старалась не думать совсем. Я знала, что, понравится мне это или нет, я узнаю правду довольно скоро. В воскресенье утром я поднялась и стала ждать, когда зазвонит телефон. Он снова не зазвонил. Никогда в жизни я не чувствовала себя хуже. Мне нужны были хоть какие-нибудь известия, но я знала, что не получу их. Я не могла представить себе, почему Джон поступил со мной так жестоко. В два часа я позвонила Йоко.

"Йоко, - сказала я как только она ответила, - Я ДОЛЖНА поговорить с Джоном."

"Он все еще спит."

"Но ведь когда-нибудь ему нужно проснуться."

"Когда он проснется, я попрошу его позвонить тебе."

"Разбуди его сейчас. Я хочу поговорить с ним."

"Мэй, я скажу ему, чтобы он позвонил тебе."

Я знала, что она ни за что не соединит меня с ним. Мне ничего не оставалось, как только ждать.

В довершение ко всей этой глупой невероятной ситуации мы с ним должны были идти к дантисту на следующий день, в понедельник. Я собиралась пойти и надеялась, что и он пойдет тоже. Хоть он и не вернулся в эту ночь. Хоть он и не позвонил. Все шло так хорошо, и все же я не смогла не пустить Джона в "Дакоту". Я чувствовала свое бессилие, я чувствовала себя ужасно. В этот момент я ненавидела их обоих - ненавидела их за то что они оба такие непредсказуемые. И я ненавидела себя за то, что позволила себе стать жертвой их непредсказуемости, потому что я так сильно любила Джона, потому что я знала, что нашим отношениям пришел конец, а я не хотела, чтобы они кончались.

В понедельник я встала, оделась и провела все в утро в ожидании, когда будет пора идти к дантисту. Когда я взглянула в зеркало, я ужаснулась своему виду. Я почти не спала и не ела с пятницы и выглядела еще более изможденной, чем в ту ночь, когда Фил Спектор связал Джона, или в ту ночь, когда Джон обвинил меня в том, что я флиртую с Дэйвидом Кассиди, или в тот день, когда Джон внезапно попросил меня покинуть дом в Бель-Эйре, или в ту ночь, когда он набросился на меня в Палм Спрингз. Я выглядела такой истерзанной, что решила одеть темные очки. Джона не было в офисе дантиста, когда я пришла, но когда я вышла из кабинета, я встретила его в приемной. Он выглядел еще хуже, чем я. Его глаза покраснели, под ними были мешки. Он посмотрел на меня как-то сонно; казалось, он ошеломлен. Он посмотрел так, как смотрел обычно после ночи попойки, когда он просыпался и ничего не помнил.

"Привет", - сказала я.

"Привет."

Помолчав, Джон встал и вошел в кабинет дантиста, а я села ждать его.

Когда он вышел, я встала и пошла по коридору. Джон молча пошел за мной.

"Куда ты идешь?" - спросил он, когда мы вышли на улицу.

"Домой... А ты разве не идешь?"

Джон моргнул. "Э-э... ладно... o'кей."

Он был совершенно дезориентирован. Я вглядывалась в него, стараясь понять, кого он мне сейчас напоминает. Он выглядел и говорил, как зомби.

Мы прошли в молчании три квартала до нашей квартиры. Когда мы поднялись по лестнице, я открыла нашу дверь, и Джон пропустил меня вперед.

"Думаю, что должен сказать тебе это прямо сейчас, - сказал он, войдя. - Йоко разрешила мне вернуться домой."

Я подозревала это. Я это знала. И все же, когда я это услышала, я была потрясена.

"Что?"

"Йоко разрешила мне вернуться домой."

Я уставилась на него.

"Я соберу кое-какие вещи и пойду." Я рухнула в кресло. Я ничего не могла сказать Джону. Он был похож на автомат, и я знала, что не могу пробиться внутрь. Он достал чемодан и начал собираться. "Никто не виноват, просто так случилось", - сказал он, бросая свои носки и нижнее белье в чемодан. Он взглянул на меня, прищурившись: "Это не было задумано специально", - сказал он мягко, продолжая упаковывать одежду.

Слезы текли по моим щекам, но я была слишком подавлена, чтобы сказать хоть что-нибудь. Я оцепенела.

С того самого момента, как восемнадцать месяцев назад Йоко предложила мне пойти с Джоном, я должна была знать, что все решает она. По по мере того как наши отношения развивались, я позволила себе думать, что Джон изменился. Он перестал пить. Он поделился частью своей жизни с Джулианом. Он перестал быть затворником и снова научился быть с друзьями. И ОН ПИСАЛ ПЕСНИ. И все же в глубине души, хоть я и не желала признавать это, я знала, что Йоко всегда сможет заставить Джона делать то, что ей нравится.

Я должна была признать, что Джон смог уйти от меня в момент нашего наивысшего счастья. Правда была в том, что, чем ближе я становилась Джону, тем больше у меня было шансов потерять его. Это был момент триумфа Йоко, и я чувствовала себя униженной и обманутой. Не знаю, зачем я это сделала - не знаю до сих пор - но я встала, подошла к телефону и набрала ее номер.

"Мои поздравления, Йоко, - сказала я ледяным тоном, когда она ответила. - Ты забрала Джона назад, и я уверена, что ты будешь очень счастлива."

Ее ответ был сюрпризом. "Счастлива? Я не знаю, смогу ли я быть счастлива когда-нибудь", - сказала она с горечью. Я никогда не слышала, чтобы ее голос был таким тоскливым. Ее ответ потряс меня, а ее настроение было таким темным, что это мгновенно вывело меня из моего шока.

"Йоко, но разве не этого ты хотела?"

"Мэй, сейчас не время говорить об этом. Я позвоню тебе."

"Я вернулась в гостиную и стала смотреть, как Джон заканчивает собираться. Когда он закончил, он взглянул на меня и улыбнулся.

"Расскажи мне о лечении", - попросила я.

"Это было ужасно."

"Почему же лечение было таким ужасным?"

"Я не знаю. Это было как примальная терапия."

"ПРИМАЛЬНАЯ ТЕРАПИЯ?" - я задохнулась.

"Меня тошнило все время. У меня все кишки выворачивало наизнанку. Потом я засыпал, а когда просыпался, они снова проделывали это со мной."

Я не могла поверить своим ушам. Меня саму начало тошнить. На мгновение мне почудилось, что я оказалось в каком-то научном триллере, потом у меня мелькнула мысль, что я сама могу обратиться к другому гипнотизеру или примальному терапевту. Потом я осознала, как это глупо. Я знала, что, чтобы там ни сказал или ни сделал этот "гипнотизер", он затронул что-то очень глубокое в Джоне, что-то ИЗНАЧАЛЬНОЕ. Детские страхи Джона снова вышли на поверхность. Меня бесила эта его инфантильная сторона. Это было для меня самым трудным: осознать, что Джон снова хочет быть ребенком, ребенком, о котором заботится очень строгая мама. "Когда она сказала тебе, что ты можешь вернуться?" "Просто это случилось." Он нервно взглянул на меня, на его лице было замешательство. "Я не знаю... просто так случилось. Никто этого не хотел... Все произошло само собой." Он смутился еще больше. Потом беспомощно посмотрел на меня. "Просто так случилось", - снова повторил он. Хоть я и была в бешенстве, но я так любила Джона, что его замешательство еще больше расстроило меня. Мне было плохо, оттого что Джон бросил меня, но я бы чувствовала себя немного лучше, если бы у него была хотя бы ясная причина поступить так. "А как же мы, Джон?" "Что ты имеешь в виду?" "Как же наша любовь, наша близость? Когда это кончилось?" "Я по-прежнему люблю тебя. Я очень люблю тебя." "Джон..." Я громко зарыдала и не могла больше говорить. "Йоко знает, что я по-прежнему люблю тебя. Она разрешила мне продолжать видеться с тобой. Она сказала, что может быть женой, а ты можешь оставаться любовницей."

Пока я была с Джоном, в моей голове толклось столько мыслей, к которым я не хотела прислушиваться. В этот момент у меня мелькнула мысль, что мы трое, вероятно, сумасшедшие.

Джон внезапно вскочил и пошел к своей куртке.

"Чуть не забыл. Йоко прислала тебе подарок." Он достал из кармана два маленьких флакона и положил один мне на ладонь. "Один для тебя, а другой - для меня". Я уставилась на свой пузырек. Джон открыл его. "Я должен немного помазать тебя." Он вылил немного жидкости себе на пальцы, а затем провел ими по моей шее. Запах был ужасным. "Понюхай мой", - сказал он. Он открыл свой флакон. Запах был приятным. Я закрыла свой пузырек - я знала, что в нем что-то ужасное - и отшвырнула на другой конец стола.

Джон сел рядом со мной, взял мою руку и погладил ее. "Все будет хорошо, - сказал он. - Вот увидишь."

Джон наклонился и поцеловал меня. "Я скучал по тебе. Я так скучал по тебе. Я так сильно люблю тебя."

Я была разбита и напугана, я была в отчаянии. Я крепко прижалась к Джону, не желая терять его. Джон начал раздевать меня.

Мы занимались любовью, и мне казалось, что ничего не изменилось. Он сказал мне правду. Он по-прежнему сильно хотел меня.

Когда мы кончили, Джон зажег сигарету, и мы просто тихо лежали, лаская друг друга. Потом Джон сказал: "Теперь я должен идти домой." Он поднялся, а я смотрела, как он одевается. "Не беспокойся, - сказал он, - не беспокойся ни о чем. Все у нас будет нормально, вот увидишь. Я позвоню тебе завтра."

Он оставил меня лежать. Я была потрясена. Наконец я встала и провела остаток дня наедине с собой. Я была в таком оцепенении, что не могла пошевелиться.

Время от времени звонил телефон. Всем, кто звонил, я спокойно отвечала, что Джон вернулся к Йоко и давала им номер Джона в "Дакоте". Все были со мной очень любезны. Когда мои подруги узнали новости, они все, как одна, предложили придти, если я хочу. Никто не хотел оставить меня в одиночестве, но я была так разбита, что не хотела никого видеть, даже моих друзей.

Позвонил Мик, и мы поговорили несколько минут. Потом я сказала: "Мик, я должна тебе кое-что сказать. Джон вернулся к Йоко."

Последовало долгое молчание.

"Кажется, я потерял друга", - ответил он.

Этой ночью я была предоставлена самой себе. Я посмотрела телевизор, затем выключила его и попыталась заснуть. Как только я легла, моя паника начала расти. Джон оставил меня без работы, без квартиры и совершенно без денег. Джону, конечно, и в голову не пришло подумать об этом, - это было бы на него не похоже, да и я была слишком не в себе, чтобы думать о таких вещах. Я не хотела думать о них. Я была слишком подавлена своим одиночеством, тем, что случилось и страхом перед будущим. Надежда умирает последней. Какая-то часть меня верила, что Джон может вернуться. Я даже думала, что Йоко может отправить его назад. Но я знала, что с каждым днем пребывания в "Дакоте" ему становится проще остаться там, даже если он все еще любит меня.

Я была так расстроена, что не могла оставаться в нашей постели. Я вышла на балкон, хотя было холодно. Я взглянула на небо и стала смотреть на то место, где мы с Джоном видели НЛО несколько месяцев назад. Никогда еще я не чувствовала себя более одинокой. Я посмотрела вниз, на улицу. Я знала, что я - не тот человек, который может покончить с собой. Я была слишком разозлена. Я любила Джона. Но как я могла любить человека, который так плохо относится ко мне? Неужели я была просто ослеплена тем, что этот человек - Джон Леннон? Неужели я спутала с любовью то сексуальное влечение, которое было между нами? Я не могла притворяться, что все кончилось внезапно, как снег на голову. Я всегда знала, что Джон способен на все, что угодно, но когда это случилось, я чувствовала себя так ужасно, как никогда не могла себе даже представить. И все же, даже в момент самого глубокого стресса, я не была удивлена. В глубине души я всегда знала, что мои отношения с Джоном были инициированы, контролируемы и, наконец, прерваны Йоко. Любить Джона - это значит принять тот факт, что может случиться ВСЕ, что угодно.

Хотя мне было очень плохо, я снова легла в нашу постель и постаралась уснуть. Ко мне все время возвращалась одна и та же мысль: несмотря на пережитые мной боль и ужас, я, будь у меня возможность, повторила бы все заново.