|
СОРВАТЬ «БОЛЬШОЕ ЯБЛОКО»
Ни одно из событий, произошедших с Джоном Ленноном после его женитьбы на Йоко Оно, не внесло в его жизнь столь радикальных перемен, как переезд в Нью-Йорк. "Я должен был родиться в Нью-Йорке, в Гринвич-вилледже", - заявил Джон после того, как поселился здесь.
Несмотря на сомнительный комплимент, который отпустил Леннон в адрес "Большого яблока", назвав его "Римом наших дней", город явно смущал его. И в этом нет ничего удивительного, если вспомнить, что даже в Лондоне "Битлз" ощущали себя наивными провинциалами. Ни одному человеку в мире не дано завоевать столицу современного мира так, как "великолепная четверка" покорила в свое время столицу Британии. В Нью-Йорке и без того жили столько звезд, что это заставило бы смутиться и более уверенного в себе человека, нежели раздираемый сомнениями Леннон. Если бы дело было только за ним, он никогда не переселился бы в Великий город, довольствуясь тем, что время от времени любовался бы на него через затемненное заднее стекло своего лимузина.
Решением, перевернувшим его жизнь, Джон был обязан Йоко. У молодой женщины было много причин желать вернуться в город, который она считала своим домом. В отличие от Джона, который ненавидел англичан, но любил Англию, Йоко нечего было делать в стране, где она постоянно подвергалась нападкам со стороны прессы и была объектом презрения публики. Даже если бы дела обстояли иначе, она все равно не смогла бы довольствоваться жизнью среди еще одной небольшой островной нации, такой же, как в Японии. Йоко мечтала быть в центре больших событий, она была из тех, кто считал, что за пределами Манхэттена жизнь прекращается. Кроме того, у нее, вероятно, были серьезные причины для того, чтобы оторвать Леннона от родины: покуда Джон продолжал жить в Англии, окруженный теми, кто был с ним на протяжении всей жизни, Йоко не могла быть уверенной в том, что сумеет и дальше сохранять над ним свою власть, тогда как эта опасность значительно уменьшалась, стоило ей перетащить его в Нью-Йорк.
Впервые Йоко подала Джону мысль о переезде в Великий город еще в декабре 1970 года, когда они жили в имении у Ронни Хокинса. Журналист Говард Смит очень удивился, когда Йоко, с которой они были едва знакомы, позвонила ему и повела себя так, будто они давние приятели: "О Говард, сколько же нам пришлось вместе пережить!" А дело было всего лишь в том, что Смит как-то написал несколько добрых слов об искусстве Йоко. "Йоко была убеждена, что если критик похвалил произведение, то лишь потому, что ему понравился автор", - вспоминал журналист. "Она хотела убедить Джона переехать в Нью-Йорк, если удастся получить визу, - продолжал он. - Йоко хотела, чтобы Джон полюбил этот город и у него появилось желание поселиться здесь. Джон боялся оказаться маленькой рыбкой в огромном пруду, а Йоко хотела жить в Штатах и быть в самой гуще событий. Она не прекращала названивать мне и все повторяла: "Я столько рассказывала Джону о тебе" или "Джон от тебя просто в восторге". В конце концов она пригласила меня приехать на ферму к Ронни Хокинсу, и я согласился при условии, что смогу взять у Джона интервью для моего радио-шоу.
"Мы беседовали с Джоном два с половиной часа, и я все записал на пленку, - рассказывал Смит дальше. - Он заявил, что люди не должны курить наркотики, а сам не выпускал из рук косяк. Позже он признался, что делал так затем, чтобы получить визу. Его откровенность изумила меня, но потом я понял, что это было вообще присуще Джону. Он очень легко открывал свою душу перед другими, а Йоко - никогда. Чем дольше продолжалось ваше с ней знакомство, тем подозрительнее она к вам относилась. А Джон в любую секунду был готов рассказать, что у него на уме".
В следующий раз Говард услышал голос Йоко в ноябре 1970-го, когда она позвонила, чтобы сообщить о том, что вопрос о переселении окончательно решен. Как только Джон и Йоко поселились в гостинице "Ридженси", Говард Смит стал их чичероне. Он возил их по магазинам, рекомендовал им лучшие рестораны, знакомил с самыми модными ночными заведениями. Как-то он заказал для Леннонов отдельную кабину в одном из самых модных заведений - "Канзас-Сити у Макса". Их посадили так, что, оставаясь невидимыми снаружи, они могли наблюдать за тем, как развлекается высшее общество Нью-Йорка. "Джону очень понравилось, - вспоминал Говард. - Он обожал такие сборища. А Йоко сразу заподозрила что-то неладное и отгородилась ото всех стеной, стараясь защитить себя и свое эстетическое чувство".
Одним из завсегдатаев у Макса был Энди Уорхол, находившийся в то время в зените славы, которой был обязан главным образом покушением на свою жизнь: в июне 1968 года Валери Соланас чуть не убила его и Марио Амайя. Леннон, будучи рок-звездой, принадлежал к его пантеону, так как Уорхол благоговел перед жизненной силой рока, который олицетворял для него сердцебиение поп-арта. К Йоко Уорхол относился с явным презрением, считая ее чем-то вроде карикатуры на отчаянно скучный, чрезмерно серьезный европейский авангард. Он даже наградил ее самым убийственным из своих эпитетов, назвав "банальной".
Тем не менее, что бы он о ней ни думал, он не собирался упускать шанс заработать двадцать пять тысяч долларов за один из своих знаменитых портретов. Поэтому он организовал прием в честь новоявленных нью-йоркцев в надежде получить от них заказ. Однако это оказалось не так-то просто. Когда Энди и Йоко стали торговаться по поводу портрета (а также и по поводу некой сделки по недвижимости в Сохо), успеха не добился ни тот, и ни другая. "А вы говорите о художниках-эксплуататорах! - воскликнул один из близких друзей Уорхола. - С самого первого дня Энди пытался навязать Джону и Йоко заказ на их портрет. Они считали себя настолько знаменитыми, что полагали, что он должен написать его бесплатно. За то, что они разрешат его размножить и заработать на этом много денег, Энди разозлился и стал говорить о Йоко всякие гадости, а Йоко, в свою очередь, поделилась с прессой своими соображениями по поводу окружавшей художника гомосексуальной мафии. Так или иначе, Энди уделял больше внимания Мику Джаггеру, чем Леннону, поскольку жена Джаггера Бианка принадлежала к высшему обществу, которое обожал Энди". Таким образом, именно из-за Йоко человек, который принес поп-музыку в мир авангарда, и человек, который превознес авангард до поп-арта, были разлучены навсегда.
И тем не менее Энди Уорхол вызывал у Джона интерес по той же причине, по которой его привлекал Боб Дилан: обоим янки удалось выйти сухими из воды после покушения на убийство. Уорхол был известнейшим художником, однако, по мнению Леннона, то, что приносило ему славу, было не творчеством, а цветным фото или наведением объектива кинокамеры на спящего человека. "У Энди это здорово получается, - с завистью заметил как-то Джон. - Он ничего не делает - и только ставит свою подпись". Леннон мечтал повторить тот же фокус.
Джону понадобилось три поездки по городу, прежде чем он набрался мужества и выбрался из защитной скорлупы лимузина, чтобы сделать несколько неуверенных шагов по нью-йоркским тротуарам. Это историческое событие произошло 3 июня 1971 года, когда его лимузин остановился на красный свет у перекрестка Шестой авеню и 8-й стрит в самом центре Гринвич-вилледж. Глядя на Леннона, который смотрел через стекло автомобиля, словно узник сквозь решетки камеры, Смит воскликнул: "Так можно с ума сойти! Давайте выйдем и пойдем пешком!" Йоко тут же воспротивилась, но Говард наклонился через нее и закричал водителю: "Том, жди нас через час возле арки!" Затем он открыл дверь и выпустил на волю Джона Леннона, который через несколько минут уже разгуливал по Гринвич-вилледж, вероятно, ощущая себя так, как если бы оказался голым на Пиккадилли-серкус.
Первым объектом, на который Джон обратил свой взор, оказалась витрина обувного магазина, в которой были выставлены кроссовки со звездно-полосатым флагом и такой же расцветки носки. "Боже мой! - Джон был в восторге. - Это надо купить для наших друзей в Англии. Им понравится!" Вся компания ввалилась в магазин, в котором по случаю уик-энда толпилось немало народу. Когда первый же из продавцов взглянул на новых клиентов, он вначале оторопел, а потом заорал: "Это Джон Леннон!" В тот же миг служащие магазина побросали свои коробки и, точно сомнамбулы, потянулись к ним. Никто из покупателей и не думал возражать: все как завороженные уставились на Битла, зашедшего за покупками. Джон и Йоко, привыкшие к такой реакции, небрежно уселись и начали заказывать умопомрачительное количество товара. Они предложили Говарду и его подружке Саре Керночан не стесняться, сказав, что заплатят за все.
Стоило компании оказаться на улице, как Йоко повернулась к Говарду и протянула ему свой внушительных размеров пакет с покупками, а Джон протянул свою сумку Саре. Говард вовсе не привык к тому, чтобы с ним обращались, как с прислугой. "Ты чего это на хрен себе позволяешь?!" - повернулся он к Йоко. "Мы не можем таскать такие тяжести", - жалобно пробормотала маленькая женщина. "А я, значит, могу?!" - чуть не задохнулся от злости Смит. Затем он внезапно успокоился и, точно добрая мамочка, предложил: "Если хотите, мы можем поделить тяжесть поровну. Я возьму что-нибудь себе, Сара тоже, - твердо добавил он, - но мы не потащим все, что вы здесь накупили!" "Вот поэтому я и не хотела отпускать лимузин, - захныкала Йоко. - Видишь, как тяжело, когда лимузина нет рядом!" Говард вновь по-отечески взглянул на нее и наставительным тоном произнес: "Ну посмотри на улицу, Йоко. Посмотри на всех этих людей, каждый из которых что-нибудь несет. Как может такое быть, чтобы они могли нести свои сумки, а ты нет?" Но Йоко все продолжала ныть, пока они наконец не уселись в свою машину на Вашингтон-сквер.
Через несколько дней Говард Смит сообщил Джону, что собирается на интервью с Фрэнком Заппой. "Вот это да! - воскликнул Леннон, к которому словно вернулся мальчишеский задор. - Всегда мечтал с ним познакомиться. Я восхищаюсь этим парнем". "В каком смысле?" - озадаченно поинтересовался Смит. "Он, по крайней мере, пытается придумать что-то новое в смысле формы, - объяснил Леннон. - Просто невероятно, как ему удается так плотно держать группу, будто это настоящий оркестр. Он привносит в рок дисциплину, на которую никто до него не был способен". "Хочешь поехать со мной?" - предложил Смит. "Я бы очень хотел познакомиться с ним", - повторил Леннон. Смит тут же постарался вкратце обрисовать Леннонам, каким непростым человеком был знаменитый Заппа. "Он всегда пассивно-агрессивен, - объяснял он, - и при этом старается сделать так, чтобы собеседник чувствовал себя в его присутствии крайне неловко".
И Джон, Йоко, Говард и его звукооператор направились на Пятую авеню, где располагался полуотель-полуобщежитие для студентов, где на время гастролей остановился тот, кого Смит называл "Бартоком рока". Когда высокий и мрачный Заппа открыл дверь, Говард поприветствовал его, небрежно сообщив: "Я тут привел кое-кого". Заппа взглянул на Джона и Йоко с деланной невозмутимостью и как можно более небрежно бросил: "О, привет, рад познакомиться". Однако остальные музыканты повели себя иначе. Они повскакали и радостно бросились знакомиться со знаменитостью.
"Леннон отнесся к Фрэнку с огромным уважением, - рассказывал Смит. - Джон будто говорил: "Пусть я и знаменит, зато именно он играет настоящую музыку". А Йоко вела себя так, словно Фрэнк Заппа украл у нее не только все, что она делала, но даже и то, о чем только мечтала. "Да. Да. Да. - говорила она. - Это я делала еще в 1962 году". Заппа же игнорировал ее. Ему было плевать на то, что она несла".
На самом деле мысли Заппы были заняты вечерним концертом, которому суждено было отметить закрытие величайшего в мире рок-театра "Филлмор Ист". Билл Грэхем был не в состоянии содержать свое заведение и получать прибыль в эпоху, когда гонорары рок-звезд выросли до небес. Когда разговор зашел о предстоящем концерте, Говард как бы невзначай заметил, обращаясь к Джону и Йоко: "А почему бы вам не выйти сегодня на сцену вместе с Фрэнком?" Музыканты восторженно зашумели. "Фрэнк смерил меня убийственным взглядом, - признался Смит. - Он никак не мог сообразить, хорошая это была мысль или не очень". Ответ Джона был вполне прогнозируемым. "Я очень давно не играл, - сказал он. - Я даже не знаю, где вступать! Нам надо порепетировать!" "Но только не с группой Фрэнка! - резко возразил Говард. - Тебе вообще не надо репетировать!" Наконец до Фрэнка дошло, что это и в самом деле могло бы быть грандиозно, и он сказал, обращаясь к Леннону: "Я думаю, мы знаем твой репертуар". А ребята из группы закричали: "Ты шутишь! Мы знаем каждую ноту!". "Я думаю, никаких проблем не будет, - подытожил Фрэнк. - А ты знаешь какие-нибудь из наших вещей?" Затем они с Джоном обсудили некоторые технические детали и окончательно договорились.
Говард чувствовал, что Джон и Йоко ни за что не поднимутся на сцену, если он хотя бы на минуту выпустит их из узды до начала концерта. Заппа предложил им выйти в конце второго отделения, примерно в два часа ночи. Замысел Говарда заключался в том, чтобы привезти их в театр в самую последнюю минуту, чтобы не держать за кулисами. Однако, несмотря на все предосторожности, он видел, что Джон и Йоко стали нервничать уже в тот момент, как покинули студию. "Джон и Йоко жутко переживали. Они напоминали пацанов, которые впервые отправлялись на дело с большими ребятами. Джон был никакой! Ну просто никакой! Да и она была не лучше. Она страшно боялась выйти на сцену с такой по-настоящему художественной группой, как эта. В лимузине, по дороге в гостиницу они только и кричали: "Что же нам надеть? Ты уверен, что у нас есть во что одеться?" "Какая разница, - отвечал Говард. - Ребята Заппы одеваются во что попало".
Когда звезды подъехали к служебному входу, их провели в ложу, отведенную для звукоинженеров, где они принялись переодеваться. Через какое-то время Джон сказал: "Мы не сможем выйти на сцену, если ты не достанешь нам кокаина!" "И я отправился на поиски торговца, - рассказывал Смит. - На деньги, полученные у Леннона, я купил немного кокаина. Они засадили почти по грамму, и это сработало. Теперь они были готовы к действию. Думаю, без кокаина у них бы вряд ли что-либо получилось".
Случилось так, что местный фотограф из "Филлмор Ист", Эмали Ротшильд, честолюбивая молодая женщина, взяла в тот день напрокат кинокамеру, чтобы во время предстоящего уикэнда сделать фильм о легальных абортах. Когда она поняла, что на сцену собираются выйти Джон и Йоко, то решила втихаря заснять все действо на пленку. Она устроилась недалеко от сцены и, используя широкоугольные линзы, сумела почти полностью запечатлеть на двух одиннадцатиминутных роликах все выступление.
Заппа уже в третий раз выходил на бис под непрерывные крики стоящей на ногах публики, когда неожиданно над сценой погас свет. Публика начала было неохотно покидать места, когда свет так же внезапно зажегся, и в течение какого-то времени никто просто не мог поверить собственным глазам. На сцене, как ни в чем не бывало, стояли Джон и Йоко! На Джоне был светлый замшевый костюм и красно-бело-синие кроссовки, которые он купил два дня назад на 8-й стрит, на Йоко - черная блузка, расстегнутая до середины груди, джинсы и широченный ремень. Как только публика узнала Леннонов, зал будто сошел с ума. Зрители залезали на сиденья, вставали на ручки кресел и орали во всю силу своих легких. Заппа наблюдал за публикой, без сомнения думая про себя: "Ну что за придурки! Как будто они что-то понимают в музыке!"
Джон, с красной гитарой в руках и жвачкой во рту, объявил, что сейчас они исполнят песню, с которой он выступал еще в "Кэверн". Несмотря на то, что он был явно не в своей тарелке и говорил в микрофон, точно в переговорную трубу, стоило ему запеть "Well (Baby Please Don't Go)" своим протяжным, жалобным голосом, накладывавшимся на зловещий стук барабанов, как зал мгновенно покорился его мастерству. В этот момент послышался странный, отвлекающий звук, который становился все громче. Этот звук, наподобие расстроенной электрогитары, повторял и искажал каждую из идеальных музыкальных фраз Леннона. Это была Йоко, которая решила поучаствовать в выступлении Джона. Но, странное дело, если ее назойливый голос звучал чужеродно, то внешне она выглядела в тот вечер как никогда соблазнительно. Она была молода, красива, сексуальна, полна экспрессии, а движения ее тела были чувственно грациозны, в то время как Джон всем своим видом давал понять, что дорого заплатил бы за то, чтобы находиться в этот момент где-нибудь в другом месте.
Следующий номер, который заключался в непрерывных выкриках слова "Scumbag!" ("Подонок!" - англ.), сопровождавшихся ревом "кислотного" рока, заканчивался длинной кодой, в ходе которой Джон должен был сделать фидбэк, извлекая из гитары ровный понижающийся гул. Попытка выполнить этот простейший прием стоила ему стольких усилий, что он стал похож на бой-скаута, впервые разжигающего костер. Когда, наконец, гитара издала нужные звуки, их перекрыли вопли Йоко, - она никак не могла выбраться из мешка, который накинули ей на голову музыканты. "Ну, все, я вам больше не нужен, так что я отваливаю!" - заявил Джон и проскользнул за кулисы. Йоко долго не могла забыть, как Джон бросил ее одну - совершенно беспомощную - в мешке.
Когда несколько дней спустя Ленноны узнали, что их дебют на нью-йоркской сцене был заснят на пленку, они поспешили прибрать эту пленку к рукам. Эмали Ротшильд была приглашена в "Плазу", где смогла вдоволь налюбоваться суперзнаменитостями. "Я была поражена показным богатством и абсолютным пренебрежением к нему, - вспоминала она. - Всюду была разбросана дорогая одежда, а на телевизоре под пресс-папье лежала стопка стодолларовых купюр высотой в пару дюймов". Когда Ленноны спросили, сколько она хочет за пленку, девушка, осмелев при виде такого безразличия к деньгам, попросила монтажный стол Стейнбек стоимостью примерно двенадцать с половиной тысяч долларов. Джон и Йоко сразу согласились.
Свою нью-йоркскую штаб-квартиру Ленноны устроили на Бродвее, в офисе Аллена Кляйна в "АВКСО", на последнем этаже сорокаодноэтажного здания с бронзовыми стеклами. В это время Джон и Йоко были настолько влюблены в своего менеджера, что пели ему дифирамбы в каждом интервью. "Я люблю его, - говорил обычно Джон. - Благодаря ему я чувствую себя в безопасности... Впервые в жизни у меня действительно появились деньги". Затем Йоко рассказывала о "творческом начале" и о "гениальности" Кляйна, объясняя, что за внешностью блестящего дельца скрывается "застенчивый и спокойный" человек. "И такой беззащитный, - подхватывал Джон. - Он вырос сиротой. Представляете, насколько беззащитным может стать человек, у которого в детстве совсем не было опоры?"
Кляйн, со своей стороны, очень гордился собственными успехами в делах "Битлз", которых он ценил гораздо выше хулиганов из "Роллинг Стоунз", кроме того, он все еще не отказался от идеи снова собрать группу, по крайней мере в студии звукозаписи. А пока, вместе с Джоном и Йоко, он составлял счастливейшее трио в мире шоу-бизнеса.
Примерно в это время в офисе Кляйна объявился Джордж Харрисон. У него накопилось много новых песен, которые он хотел показать Джону. Они взяли гитары и уединились в пустой комнате, чтобы спокойно поиграть и попеть. Эл Стеклер, который в тот период был руководителем "Эппл", сидел вместе с ними и наслаждался музыкой, когда неожиданно дверь в комнату распахнулась. "Это была Йоко, - рассказывает Стеклер. - Когда она увидела, что там происходит, то тут же подняла жуткий визг, на что Джон сказал: "А ну катись отсюда к чертовой матери!" Потом схватил ее, подтащил к двери, опрокинув по дороге стул, вышвырнул в коридор и захлопнул дверь. А затем приятели снова продолжили музицировать".
В июле, после возвращения Леннонов в Англию, произошла целая серия неприятных событий, так что никто не удивился бы, если бы в результате Джон передумал переезжать в Нью-Йорк. Началось с того, что ему отказали в выдаче визы на Сент-Томас, где должен был проходить процесс по предоставлению Йоко права опеки над Киоко. Если бы они были обычной семейной парой, выход из положения был бы прост: Йоко отправилась бы на суд, где требовалось только ее присутствие, а Джон спокойно поджидал бы ее дома. Но Джон не допускал и мысли о разлуке с Йоко. Поэтому Дэн Рихтер придумал хитрость, благодаря которой они сумели обойти иммиграционный запрет.
Сначала Ленноны полетели на Антигуа, входивший в состав Британского содружества. Здесь они арендовали маленький самолет до Сент-Томаса. Перед вылетом Рихтер позвонил на радиостанции, расположенные на Виргинских островах, и сообщил, что ожидается прибытие Джона Леннона и что в аэропорту у него могут возникнуть проблемы с иммиграционными властями. И потому Леннон рассчитывает на поддержку своих поклонников. Когда самолет приземлился на Сент-Томасе, его окружила огромная толпа битловских фанатов, так что местные власти предпочли без лишнего шума предоставить Леннону разрешение на въезд в страну.
26 июля адвокат Тони Кокса предстал перед судом вместо своего клиента и потребовал, чтобы разбирательство было перенесено в судебную инстанцию Хьюстона, где проживал Тони. Если бы Тони удосужился приехать собственной персоной, он наверняка выиграл бы процесс, представив доказательства того, что Ленноны, которые до этого имели немало проблем с правосудием: наркомания, хранение наркотиков, попытка похищения ребенка, недостойны опекунства над девочкой. Отказавшись от участия в процессе, он сам подрубил сук, на котором сидел, и суд без колебаний решил вопрос об опеке над Киоко в пользу Йоко. На этот раз триумфаторами из здания суда вышли Джон, Йоко и Дэн Рихтер, которые даже позволили себе по этому поводу двухдневные каникулы на острове. А так как они находились на американской территории, не было никаких причин, которые могли бы помешать им доехать до Нью-Йорка.
Однако проблемы начались уже в Сан-Хуане, где им предстояло пересесть на другой самолет. Таможенники настояли на тщательном досмотре необъятного багажа, который постоянно таскал с собой Джон, а иммиграционная служба настояла на личном досмотре. В результате был обнаружен пузырек с таблетками метадона, и Джону приказали раздеться догола. К тому времени, когда Джону удалось убедить таможенников в том, что он имел при себе метадон на вполне законных основаниях, кто-то украл почти весь багаж Леннонов. Вероятно, это событие не стало бы для таких богатых людей, как они, серьезной драмой, если бы не тот факт, что среди похищенных вещей была шкатулка с семейными драгоценностями Йоко, которые она унаследовала от матери. Так что в Нью-Йорк путешественники прибыли с довольно кислой миной.
Когда Леннон добрался до "Эппл", то, по идее, должен был прежде всего заняться раскруткой "Imagine", альбома, который впервые после ухода из "Битлз" мог вынести его на самый верх хит-парадов. Но вместо того, чтобы уделить максимум внимания собственной карьере, он очутился в самой гуще переживаний, связанных с проведением "Концерта для Бангладеш" - крупной благотворительной акции, которую организовывал Джордж Харрисон в помощь голодающим и страдающим от наводнений соотечественникам своего нового музыкального гуру Рави Шанкара.
Успех этого долгожданного мероприятия оказался под угрозой в самый последний момент. Мысль о том, чтобы возглавить такое грандиозное шоу, нагоняла на Джорджа немыслимый ужас, а кроме того, главная приглашенная звезда - Боб Дилан никак не давал окончательного согласия. Кризис достиг апогея, когда Эрик Клэптон, на чью помощь очень рассчитывал Джордж, укололся какой-то дрянью, разбавленной тальком, и оказался в коме. Лорд Харлич, отец подружки Эрика, Элис Ормсби Гор, призвал на помощь Аллена Кляйна, тот, в свою очередь, позвонил доктору Уильяму Заму, у которого лечились все сотрудники "АВКСО", и Зам поставил великого гитариста на ноги при помощи метадона. В этот момент Джон и Йоко поняли, кто в Нью-Йорке мог при необходимости оказаться им полезен.
К тому времени на Леннона со всех сторон оказывали давление, уговаривая принять участие в концерте. Кляйн хотел, чтобы Джон присоединился к Джорджу и Ринго, так как это могло повлиять и на Пола, в случае чего Кляйн получал неплохой шанс на осуществление своей высшей цели - съемок фильма "Битлз-111". Этот фильм, для которого он придумал сентиментальное название "Длинный и извилистый путь", он представлял себе как монтаж из отрывков сегодняшнего концерта и реминисценций из эпохи битломании. Джордж тоже хотел, чтобы Джон принял участие в шоу, поскольку сильно нуждался в его поддержке и считал себя вправе требовать ее, ибо сам не раз помогал Леннону все эти годы. Самое сильное давление исходило со стороны Йоко, которая пришла в возбуждение при мысли о возможности подняться на огромную сцену и получить часть той огромной рекламы, которая ожидала это событие. Большой благотворительный концерт с участием поп-знаменитостей мог стать осуществлением самой сокровенной мечты для женщины, которая всегда стремилась выглядеть благодетелем рода человеческого.
Представление Джона Леннона о Бангладеш было негативным. Он всегда терпеть не мог любую благотворительность. Именно этим объясняется то, что из более чем 1400 публичных выступлений "Битлз" только один или два раза играли бесплатно. Джон всю жизнь считал, что благотворительность сродни латанию дыр: если сегодня ты залатал одну, завтра обязательно возникнет другая. Кроме того, в мероприятиях такого рода деньги зарабатывают все, кто хоть каким-то боком с ними связан, за исключением самих исполнителей.
Но больше всего самолюбие Леннона в тот момент было уязвлено тем, что Аллен Кляйн работал двадцать четыре часа в сутки на одного Джорджа Харрисона. После оглушительного успеха песни "My Sweet Lord" и тройного альбома Джорджа "Аll Things Must Pass" ("Все пройдет" - англ.), вышедшего в ноябре 1970 года, как раз за месяц до "Primal Scream Album", который собрал прекрасную критику, но не радовал объемом продаж, Джона Леннона снедала зависть. Куда бы он ни пошел, всюду его навязчиво преследовали мелодии Харрисона. И вот теперь, когда Джон собирался выпустить собственный диск, способный вновь принести ему мировую славу, застенчивый Джордж, которого они с Полом никогда не принимали всерьез, вновь привлек к себе всеобщее внимание. Но и это было еще не все. Допустим, Джон проявит великодушие и выйдет на сцену вместе с Джорджем и Ринго, но что, если там вдруг появится и Пол? Одним махом будет стерто все, что Джон говорил в течение двух последних лет. Миф возродится из пепла! Поэтому его ответом могло быть только твердое "Нет!".
Но был ли Леннон способен противостоять Йоко? Не более двух или трех раз за все эти годы Джону удалось отстоять свое мнение по серьезному вопросу, при этом каждый раз он приходил в состояние ярости - именно это он и проделал на рассвете 31 июля 1971 года, за день до концерта.
В то утро Дэна Рихтера разбудил телефонный звонок - это был Джон, который сообщил, что немедленно отправляется в аэропорт. Рихтер наскоро оделся и ринулся в апартаменты Леннонов, расположенные на том же этаже. Еще с порога он понял, что произошло. Джон разнес номер в пух и прах. Он расколотил о стену все, что попалось ему под руку, и перевернул мебель вверх дном. Кроме того, он прилично отколошматил Йоко, которая, по всей видимости, отчаянно сопротивлялась: под глазом у Джона красовалась глубокая ссадина, очевидно, полученная в тот момент, когда с него сорвали очки, которые позже были найдены на полу, перекрученные, как крендель.
Убедившись в том, что Йоко не ранена, Дэн довез Леннона на такси до аэропорта Кеннеди, где Джон, мечтавший как можно скорее убраться из Нью-Йорка, сел на первый же самолет, отправлявшийся в Европу, и улетел в Париж. Когда Рихтер вернулся в отель, Йоко сообщила ему, что собирается принять участие в концерте без Джона. Дэн приложил все усилия, чтобы отговорить ее, но вскоре, осознав свое бессилие, призвал на помощь Аллена Кляйна, который не только сумел объяснить молодой женщине, насколько губительным мог быть эффект от подобного поступка, но и уговорил ее как можно скорее вернуться к мужу. "С какой стати? - спросила она. - Мне и здесь хорошо!" В этот момент Аллен Кляйн осознал, в чем заключалась суть этого брака: "Он нуждался в ней гораздо больше, чем она в нем". В конце концов Йоко дала убедить себя в том, что улететь тем же вечером домой было прежде всего в ее интересах. Оказавшись на месте, она быстро сумеет утихомирить Джона и заставить его снова вернуться в Нью-Йорк.
В Париже Джон поселился в гостинице "Георг V" и, по собственному признанию, подумывал выйти на улицу, чтобы подцепить проститутку. Его, безусловно, распирало от злости, но в действительности дело здесь было не только в стремлении отомстить. Джон чувствовал себя сексуально неудовлетворенным. Еще за несколько месяцев до этих событий, на Майорке, Джон признавался Аллену Кляйну, что очень разочарован в Йоко как в женщине. "Мне даже не хочется с ней спать! - вздохнул он. - Когда я на ней женился, я был уверен, что в койке ей нет равных. А на самом деле Йоко оказалась пуританкой!" Но тут, в Париже, он чувствовал, что не может просто так выйти на улицу и переспать с первой встречной. Он знал, что после этого чувство собственной вины не даст ему покоя. Так что он отказался от этой идеи, а на следующее утро вылетел в Лондон.
Когда вечером в тот же самый день Йоко добралась до Титтенхерста, она увидела, что дом завален розами, - Джон предлагал перемирие.
Назад к оглавлению
|
